Антология средневековой мысли. Том 1 - [92]

Учитель. Значит, когда я говорю, что я должен быть любим тобою, то это не так говорится, как если бы я был что-то должен, но в том смысле, что ты должен любить меня. Подобным образом, когда я говорю, что я не должен быть любим тобою, не другое нужно понимать как то, что ты не должен любить меня. Такой же оборот речи есть для «возможности» и «невозможности» (potentia et impotentia)[206], как когда говорится: «Гектор мог быть побежден Ахиллом» и «Ахилл не мог быть побежден Гектором». Ведь не у того была возможность, кто мог быть побежден, а у того, кто мог победить; как и невозможность не у того, кто не мог быть побежден, а у того, кто не мог победить.

Ученик. По душе мне то, что ты говоришь, потому что я думаю, что полезно это знать.

Учитель. Правильно думаешь.

Глава IX. [Что] всякое действие обозначает или истинное, или ложное

Учитель. Но вернемся к истине обозначения, с которой начал я для того, чтобы привести тебя от более знакомого к менее знакомому. Ведь все говорят об истине обозначения, истину же, которая в сущности вещей (in rerum essentia), рассматривают немногие.

Ученик. На пользу было мне то, что ты в таком порядке вел меня.

Учитель. Посмотрим же, сколь широко простирается истина обозначения. Ибо не только в том, что мы обычно называем знаками, но и во всем остальном, что мы говорим, есть обозначение истинное или ложное. Так как ведь не должно быть сделано кем-нибудь, кроме того, что он должен сделать, то само его действие есть [как бы] высказывающая речь и обозначение того, что он должен это делать; и если впрямь должно делать то, что он делает, он [своим действием] говорит истину, если же не должно — лжет.

Ученик. Хотя, мне кажется, я понимаю, однако, так как я до сих пор не слышал [ничего подобного], покажи мне для ясности на примере, о чем ты говоришь.

Учитель. Если бы ты был в месте, где знал бы, что есть целебные травы и смертоносные, но не умел бы их различить, и был бы там некто, в чьем умении различать их ты бы не сомневался бы, и он тебе на вопрос, какие целебны, а какие смертоносны [на словах] сказал бы, что целебные одни, а сам ел бы другие, то чему ты больше поверил бы — слову или делу его?

Ученик. Не столько поверил бы слову, сколько делу.

Учитель. Значит, он больше сказал бы тебе о том, какие целебные, делом, чем словом?

Ученик. Да.

Учитель. Так, значит, если бы ты не знал, что не должно обманывать, и тебя кто-то обманывал бы, даже если бы он сам тебе говорил, что не должно обманывать, то больше он сказал бы тебе делом, что должно обманывать, чем словом, что не должно. Подобным образом, когда некто думает или хочет чего-нибудь, а ты не знаешь, должно ли этого хотеть или об этом думать, пока видишь только желание или мысль, то он самим делом обозначает, что этого должно хотеть или об этом думать. И если это должно, он «говорит истину», если же нет — «лжет». Также в существовании (existentia) вещей есть подобным образом истинное или должное обозначение; ибо и само то, что нечто существует, «говорит», что оно должно существовать[207].

Ученик. Теперь вижу ясно то, чего раньше не замечал. Учитель. Направимся же к тому, что осталось. Ученик. Ты иди первым, а я буду следовать за тобой.

Глава X. О высшей истине

Учитель. Ты ведь не отрицаешь, что высшая истина есть правильность?

Ученик. Более того, ничем другим не могу ее признать.

Учитель. Заметь, что все правильности, о которых речь шла раньше, суть правильности потому, что то, в чем они находятся (illa in quibus sunt), или есть [некое должное], или делает то же, что [должное], или делает то, что должно; высшая же истина не потому есть правильность, что она сама должна что-либо, — в действительности все в долгу перед ней (omnia illi debent), но сама она никому ничего не должна, и она есть то, что она есть, не по какой другой причине, кроме той, что она существует.

Ученик. Понятно.

Учитель. И то понимаешь, каким образом эта правильность является причиной всех других истин и правильностей, а ее причиной ничто не является?

Ученик. Понимаю и то замечаю, что среди других некоторые суть только действия (effecta), некоторые же — причины и действия; так, истина, которая находится в существовании (existentia) вещей, есть действие высшей истины и сама в свою очередь является причиной истины представления (quae cogitationis est) и той, которая есть в предложении (propositione), а эти две истины не суть причины никакой истины.

Учитель. Хорошо разбираешь: потому уже можешь понять, как я доказал в моем «Монологионе», что высшая истина не имеет ни начала, ни конца, на примере истины речи. Ведь когда я говорил: «Когда не было истинно, что нечто было будущим», я не хотел сказать, что сама эта речь, утверждающая нечто как будущее, не имеет начала или что [утверждаемая ею] истина есть Бог, а то, что немыслимо такое время, когда, если бы была такая речь, истина в ней отсутствовала бы. Так что поскольку немыслимо [время], когда эта истина не могла бы существовать, если бы существовала речь, в которой она могла бы быть, то нужно понимать так, что не имела начала та истина, которая является первой причиной данной истины. Ведь истина высказывающей речи не могла бы существовать всегда, если бы не существовала всегда ее причина, — что нечто является будущим, если только в самом деле (repisa) нечто не является будущим; а ничто не является будущим, если оно не есть в высшей истине. Это же следует понимать и о той речи, которая говорит, что «нечто является прошедшим». Ведь если истина этой речи, когда она была высказана (si facta fuerint), не может отсутствовать ни в каком смысле, то необходимо, чтобы у той истины, которая есть ее высшая причина, нельзя было помыслить никакого конца. Поэтому-то ведь поистине и называется нечто прошедшим, что это так на самом деле; и является прошедшим нечто потому, что это так в высшей истине. Поэтому если никогда не могло не быть истинным то, что нечто будет, и никогда не сможет быть неистинным то, что нечто было, — невозможно, чтобы было начало у высшей истины или что будет у нее конец.