Антология современной словацкой драматургии - [19]
>Молча, опешив, с некоторым участием одноклассники смотрят на возбужденного ФИЛИППА. ФИЛИПП молчит, сразу делается тихим, несчастным.
Это было такое… ужасно глупое ощущение… Произнести эти слова… что я не верю Сумецу… сто раз мне хотелось… наплевать на свою собственную подпись… (Пауза.)
ЛУПИНО (колеблясь). У каждого бывают… какие-то неприятные ощущения… (Тишина.) Однажды я ударил ногой лежащего вратаря… Его унесли с сотрясением мозга и выбитыми зубами… (Пауза.) И когда я сжег ту несчастную книгу Сумеца… тогда тоже… было ужасно неприятное ощущение. Будто я старого пана ударил в лицо… (Пьет.) И к нам приходил тот… (Бланке.) …как ты его называешь… красавчик… спрашивал, мол, знаю ли я профессора Мразика и тому подобное. Ясное дело, тогда меня осенило, что, мол, возможно, Сумец и не вернется… возможно, будут неприятности… (Филиппу.) Никто не любит лишних осложнений!
ФИЛИПП (с нетерпением). И что ты сказал?..
ЛУПИНО (пьет). У меня дома есть старая спортивная форма, в которой я играл в последнем матче… Тому красавцу я сообщил, что ручаюсь за Сумеца… и что готов съесть эту старую пропотевшую футболку, если он не вернется… (Тишина, облегчение.) Черт побери, я уже не хочу никаких неприятных ощущений…
ШЕРИФ. На здоровье! А по поводу твоей футболки — я желаю тебе приятного аппетита!
ЛУПИНО. Большое спасибо! (Чувствует иронию, улыбается.) К сожалению, ее уже съели моли, Шериф!..
МОНИКА (сосредоточенно размышляет). Я вспоминаю… я думала, что он пришел ремонтировать телевизор… (Пауза.) Когда выяснилось, о чем идет речь, я его выгнала!
БЛАНКА. Выгнала?..
МОНИКА. Я тогда в очередной раз собиралась разводиться… в нашей семье было очень «весело».
ДОКТОР. И он позволил себя выгнать?..
МОНИКА. Он понял ситуацию и любезно покинул нас… Да, я вспоминаю… Сказал, что еще придет… или чтобы я написала об этом… (Пауза.) Но потом он уже больше не приходил.
СИРИУС. А ты написала?..
МОНИКА. Нет. Забыла. (С наступательной искренностью.) У меня такая… дырявая голова, я не виновата!
СИРИУС (разочарованно). Тебя он любил больше всех из класса…
МОНИКА. Мне неприятно. И я его любила. Я бы помогла ему. (Поводит плечами.) Я забыла.
МАРЕК (без упрека). Ах, Моника, ты не поможешь даже сама себе…
МОНИКА. Так помоги мне ты. (Тронутая сочувствием, почти ни к кому не обращаясь.) Помоги мне, чтобы я могла спать. Придумай какие-нибудь хорошие лекарства для моей дырявой больной головы… Или сделай мне ребенка. Марек… Моим бывшим мужьям это пока не удавалось… такая маленькая… трагедия переводчицы… Ничего не могу родить… ни в литературе, ни в жизни… (Находит в сумке и пьет таблетку. Отсутствующе.) Ребенком я больше всего любила ореховое мороженое… (Мареку.) И мне страшно (кивает на Филиппа) намного больше, чем ему. (Пауза.) Страх за себя… (Пьет.) Если бы я не забыла, я бы обязательно написала!
ФИЛИПП (тихо). Это означает, что я… я, собственно, единственный дурак… Одна-единственная паршивая овца среди вас… (Пауза.) Ну что?.. Чего вы так смотрите?.. Вы никогда не видели дураков?.. (В отчаянии.) Я не родился таким… Меня этому научили…
ШЕРИФ. Опомнись, приятель… (Независимо.) Твоя позиция была правильной… Честной и разумной… (Не может не поддержать конформизм Филиппа.) В той ситуации… в той ситуации я занял бы точно такую же… (Мареку.) Надеюсь, тебя это не удивляет…
МАРЕК. Абсолютно нет! (По-деловому, без иронии.) Никто не может переступить через свою тень… Ни ты, ни я… А ты… ты тащишь за собой… слишком успешную тень!
ШЕРИФ. В любом случае я ему не навредил! Я подчеркнул, что это порядочный человек… хороший специалист… антифашист… что он сидел во времена Гитлера… и что это было ошибкой, когда его посадили наши… Все, что в коротком телефонном разговоре можно было сказать, все положительное я сказал! (Пауза.) Естественно, эту его поездку я не рекомендовал.
ЛУПИНО. Вот это — самое главное!
ДОКТОР. Люди уже путешествуют по космосу — я не знаю, почему наш профессор не имел права заглянуть за пределы собственного гумна.
ШЕРИФ (с Соломоновой мудростью). А почему бы тому итальянскому профессору не приехать сюда?.. И здесь есть библиотеки, и здесь есть условия для исследований, и у нас ведь тоже можно работать!
МАРЕК. Ты такой наивный — или такой циничный?.. (Резко.) Поездка в Италию — это была его мечта!.. Всю свою жизнь он мечтал о том, что однажды посетит места, которых касались запыленные сандалии его поэтов и философов…
ШЕРИФ. Вероятно, люди слишком много мечтают!
МОНИКА. Может, они вообще не должны мечтать… (Поглаживает дремлющего Светака.) Может, и это надо запретить… (Шерифу.) Но как?.. Как ты хочешь запретить мечты?..
ШЕРИФ. Я ничего не запрещаю!.. Просто я не хотел ручаться за человека, в котором не был уверен, что он вернется!.. (Лупино.) Я не хотел есть футболку — и это все!..
МАРЕК. Но этот человек… этот человек теперь сидит!..
ШЕРИФ. Это не моя вина… Это он нарушил закон, а не я… Я…
Это не пьеса, это сборник текстов для пения и декламации. Все, что написано — кроме заголовков, — должно произноситься на сцене, все входит в текст.Нет здесь и четко обозначенных действующих лиц, кроме Души, мертвого Вора и Ювелира. Я понятия не имею, сколько должно быть врачей, сколько женщин, сколько бабок в хоре, сколько воров — приятелей убитого. Для меня они — голоса во мраке, во мраке ночи. Пропоют свое и замолкают. Еще должны кудахтать куры и выть собаки. Так мне это слышится.Анджей Стасюк.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.