Антология современной финской драматургии - [39]

Сегодня я смотрю на карту Хельсинки и размышляю, как бы я поступила, если бы хотела взорвать бомбу в центре Хельсинки. Когда один парень еще в моем детстве взорвал бомбу в одном торговом центре, высказывались мнения, мол, а может, он просто шутки ради пошел прогуляться в торговый центр с бомбой, привязанной к животу, то есть не произошло ли все случайно. Этого я хочу избежать.

Если бы я взорвала бомбу, это бы произошло не случайно.

Это бы произошло в школе.

Нет. Слишком легко, слишком напрашивается параллель с этими мерзкими инцидентами со школьной стрельбой. Я хочу привлечь внимание не к себе, а к делу. Конечно, было бы огромным плюсом, если бы удалось таким образом разделаться с Миксу и Йессикой. Но мне нужно думать о том, что лучше всего для дела, а не для меня самой. Что придало бы делу максимально широкий резонанс?

Аэропорт. Да. Введение налога на авиакеросин, ускользание реальной власти от демократически избранных органов в руки летающих по всему миру преступников в белых воротничках. Дурацкие жесткие меры безопасности, которые тем самым можно будет поставить под вопрос.

Да. Хорошо. Достаточно ново. Достаточно уникально. Достаточно международно.

Идеально.

Я взорвала бы бомбу в аэропорту Хельсинки-Вантаа.

Я сидела бы в кафе аэропорта и с жалостью смотрела на людей, которые сидят там, как на автобусной остановке. Не зная, что их ждет, они бы там сидели.

Нет. Я бы не смотрела на них с жалостью.

Я бы просто смотрела на них.

Моя мать была бы там, но я бы об этом не знала. А может, и Йессика с этими своими мерзкими нью-йоркскими серьгами, но и об этом я бы тоже не знала.

Со мной бы были товарищи. У меня бы были товарищи-единомышленники, которые бы слушали и ценили меня. Эти товарищи будут ценить меня за потрясающие суждения, хотя кому-то из них я и буду казаться чуточку излишне радикальной. Среди них, возможно, окажется один, который будет меня особенно ценить, хотя, может быть, от застенчивости так и не скажет об этом. До самых моих последних минут, а тогда, во всяком случае, будет уже слишком поздно.

Ох. Похоже, что я и сама погибну от своего бомбового удара.

Это еще надо будет обдумать. Ведь может быть, что попадание в тюрьму и муссирование в прессе в перспективе больше послужило бы пользе дела.

Теперь только надо подумать, какого дела.

В мире так много существенного. Какое у меня будет заявление?

Слово 2: О родственниках

Мой отец Ригоберто Моралес.

Мой брат Мейнор Моралес.

Мой брат Отто Рауль Моралес.

Мой брат Армандо Роберто Моралес.

Мой дядя Моисс Моралес.

Мой дядя Соломон Моралес.

Моя тетя Сиприана Рамирес де Моралес.

Мой двоюродный брат Дамарис Марлени Моралес.

Моя двоюродная сестра Мария Виктория Моралес.

Я читаю это стихотворение этой писательницы которая до сегодняшнего дня для меня была безымянной это стихотворение в котором она рассказывает кто из ее родственников пропал без вести.

(Автор гватемальская журналистка которая живет теперь в изгнании в Мексике на инвалидной коляске потому что полицейский избил ее до полусмерти.)

Я прочитываю стихотворение и перебираю в уме своих родственников дядю Микко тетю Леэну двоюродного брата Матти двоюродную сестру Туули двоюродного брата Николаса мать сестру брата отца и не вижу никакой разницы между ними и родственниками до сих пор безымянной для меня писательницы.

За исключением может быть написания имен.

Я пытаюсь подумать а что если есть какая-то разница но не нахожу таковой.

То что у меня нет близкой генетической связи с родственниками этой безымянной писательницы явно лишь второстепенный аргумент и при ближайшем рассмотрении оказывается несостоятельным.

Потому что строго говоря и мы с моим дядей Микко состоим друг с другом не в генетическом родстве а лишь через брак тети Леэны.

А чей-то брак или его отсутствие по-моему нельзя считать основанием для непризнания родства.

Как и местожительство не годится здесь в качестве обоснования и гражданство потому что и они разные у тех кто обычно считается моими родственниками.

Генетика или местожительство или гражданство или положение или душевный склад это явно лишь уродливые пятна в поле зрения которые мешают видеть, как все обстоит на самом деле.

На самом деле, все обстоит так что родственники этой пару минут назад переставшей быть для меня безымянной писательницы являются моими родственниками и наоборот.

Эта цепь умозаключений неизбежно приводит меня к выводу что в той или иной части света каждый пропадающий без вести или безосновательно заключаемый под стражу или до смерти забиваемый камнями или что там еще бывает который является чьим-то, чьим угодно, родным или двоюродным братом или сестрой или матерью по сути дела мой родной или двоюродный брат или сестра или мать.

Никакой разницы нет и не будет.

Этот факт выясняется для меня однажды светлым осенним утром в хельсинкском трамвае совершенно без зубодробительных пропагандистских песен и давления масс чисто логически.

Слово 3: Как становятся воинами

После догадки насчет родства и глобальных связей я отказываюсь от своего плана бомбового удара (по крайней мере пока) и перехожу к сфере несколько более общественно приемлемой гражданской активности.