Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 - [298]

Также слова: наблюдатель, осведомитель, информатор, сотрудник и т. п. не соответствуют своему назначению, ибо все требуют себе приставки: секретный, негласный, тайный, а без подобных прилагательных всегда можно думать, что речь идет не о шпионском образе действий, а о чем-то другом, о какой-то другой отрасли человеческой деятельности.

Когда всеми этими терминами пользуются практики, то это большого значения не имеет, ибо от названия суть дела не меняется, но в научных трудах нужно пользоваться терминами не домашнего обихода, а вполне отвечающими понятию о явлениях.

Некоторые полагают, что слово «шпион» можно заменить русским словом «лазутчик», как, например, Клембовский в книге «Тайные разведки». Но и это неверно, так как под словом «лазутчик» понимается лишь особая разновидность шпионства, действующая во время войны, переходящая, пролезающая через фронт. Поэтому слово «лазутчик» не может заменить слова «шпион», и незачем увлекаться всем русским ради русского. Нужно стараться говорить на народном языке такими словами, которые понятны. В каждом случае слово «шпион» более популярно среди русского народа, чем всякое иное, хотя бы и русского происхождения.

Не только обывательщина, но даже некоторые теоретики разведки, как, например, Рябиков, слово «шпион» считает «позорной кличкой» и никак не может согласиться, чтобы этой кличкой называли честных граждан, занимающихся шпионажем в пользу своего государства. Однако он ничем не доказал, что это название в самом деле так позорно, а лишь доказал то, что он в свое наследование внес элемент обывательщины, которой и подменил научную точку зрения.

Но если отбросить обывательское шпиононенавистничество и логично рассуждать, то выходит, что позора уж не так много.

Является ли шпионство позорным? С какой точки зрения оно позорно?

С точки зрения философии, истории, шпионство является одним из видов борьбы между частями человеческого общества. Следовательно пацифист, отрицающий борьбу, может считать шпионство позорным. Но когда это говорят офицеры Генерального штаба, т. е. профессионалы войны — этого массового убийства, то получается большая неувязка. Она усугубляется еще тем, что говорящий признает необходимость овладеть тайной противника.

С военной точки зрения шпиона подлежит рассматривать не иначе как солдата, действующего в «шапке-невидимке» и не прекращающего свою борьбу в мирное время. Ни один умный полководец не будет заниматься вопросом о позорности шпионства, а будет требовать возможно больших результатов его деятельности.

Много говорится и пишется об измене и предательстве, и эти понятия сопровождаются вполне понятным негодованием. С точки зрения теории шпионажа и эти термины являются лишь особыми разновидностями шпионажа.

Всякая разведка, посылая своего агента за границу, вовсе не читает ему нравоучений о позоре измены и предательства, а дает инструкцию, гласящую, что ему нужно постараться наибольшее количество высокопоставленных лиц склонить на сотрудничество в деле шпионажа. Значит, учат шпионов склонять к измене частных граждан чужого государства, забывая о всех нравоучениях. И чем большее количество людей завлечет в свои сети шпион, чем более высокие посты занимают люди, которых он склонил на измену, тем больше ценится он, а без этих достижений он считается негодным, ибо неспособен овладеть тайной. Не только начальники разведки, не только полководцы, но и главы правительств ценят лишь результаты, достигнутые шпионом, а способы его действий для них являются вопросом несущественным, не могущим определять отношение к субъекту шпионажа.

Но чем способнее шпион, чем большее количество граждан он склоняет на измену своими умелыми подходами, чем больше он достигает порученных ему задач, тем больше вреда он приносит объекту его воздействия, тем больше он заслуживает внимания со стороны контрразведки, охраняющей тайны, на которые покушается этот шпион, тем решительней она старается обезвредить его. Поэтому с точки зрения контрразведки термины, как то: шпион, изменник, предатель — понятия однозначащие, определяющие опасное для государства явление, с которым она призвана бороться, и в этой борьбе прибегает к тем же способам. Обычно правительства своим контрразведкам тоже не читают нравоучений о позоре шпионства, измены и предательства, а лишь требуют защиты элементов, составляющих тайну. И контрразведка при первом удобном случае склоняет к измене того же шпиона противника, чтобы при его содействии обезвредить других. А это тоже в своем роде измена. И если по каждому такому случаю будут разведчики и контрразведчики возмущаться, то им и работать не удастся. И плоха та теория, которая вместо объяснения фактов преподносит свое негодование.

Итак, с точек зрения интересов правительства, командования, разведки и контрразведки, не всякий шпионаж является вредным, а следовательно, не всякий и преступен, а лишь шпионаж противника — фактического или предполагаемого, сомнительного союзника и вообще соседей.

На чем же основаны толки о якобы «позорной кличке шпиона» и стремление в некоторых случаях подменить это верное понятие другим словечком, хоть и не к месту употребляемым, и что оно означает? Нужно прямо сказать, что ни каких прочных оснований этой сентиментальности нет, а она вытекает из нравственного возмущения людей, это означает мышление не при помощи познаний, а желаний. Что это за нравственность, которая ведет войну за одно слово против другого, против ясного понятия за путаницу? Это нравственность устарелая. Она пережиток далекого прошлого, остаток двойной морали, в которой практика резко расходилась с теорией; когда люди стыдились собственных поступков и для усиления своей совести искусственно смягчали противоречия между словом и делом, прикрывая свои дела условной терминологией. Поэтому литература старого Генерального штаба мало трактует о шпионстве, а когда касается этого вопроса, то впадает в двойственность. С одной стороны, она признает возможность и необходимость шпионства, а с другой стороны, не имеет смелости признать его неизбежным злом, следствием чего являются толки о «позоре» и т. п. Выходит, что и необходимо шпионство и позорно оно. Дав указания об организации шпионства, описав значение его, утешать себя, что оно позорно, означает, мягко выражаясь, отсутствие последовательности.