Антология истории спецслужб. Россия. 1905–1924 - [19]

Не лишены интереса вопросы: в чем состоят шпионство и кто может быть назван шпионом? Они разрешаются различно. В общежитии под именем шпиона подразумевается лицо, прокрадывающееся под ложным предлогом в местность, занятую неприятельской армией, для сбора сведений о силах и расположении противника.

В таком же смысле высказывается немецкий юрист Блюнчли в своем труде Vu,lkerrecht: «Шпионом считается тот, кто тайно или под ложным предлогом пробирается в район расположения армии, чтобы собрать сведения, полезные для противника, и сообщить ему таковые». По мнению Блюнчли тайный сбор сведений в мирное время об армии противника, о его крепостях и тому подобные действия, подсудные гражданскому, а не военному суду, не могут быть названы шпионством; «шпионство возможно только в военное время».

Почти такое же определение находим в декларации Брюссельской конференции, созванной в 1874 г. по почину покойного императора Александра II для выработки общеобязательных законов и обычаев войны: «Шпионом может быть признаваемо только такое лицо, которое, действуя тайным образом и под ложными предлогами, собирает или только еще старается собрать сведения в местности, занятой неприятелем, с намерением об открытом донести противной стороне».

Тайный образ действия и ложные предлоги, т. е. обман — таковы существенные признаки шпионства, наказываемого по военным законам[57].

Вышеприведенные почти совершенно тождественные определения по-видимому несколько односторонни, так как они предусматривают шпионство только военного времени. Гораздо более широкое определение дает Монтескье в своем сочинении Дух законов; по его мнению, шпионство заключается в подсматривании за фактами и положениями и в пересказывании таковых кому-либо, причем Монтескье причисляет также к шпионству всякие секретные изыскания одного государства в пределах другого.

Такое всестороннее объяснение более правильно. Разве секретный сбор политических данных, по существу самого деяния, отличается от сбора военных сведений? Весьма часто тайным политическим агентам приходится доносить о таких фактах, которые имеют исключительно военное значение. Где же граница между шпионством политическим и военным?

Итак, под шпионством приходится подразумевать факты и обстоятельства весьма различные. Единственное крупное отличие между ними заключается в том, что одни из них, как происходящие в мирное время, подлежат действию общеуголовных законов; другие, как происходящее во время войны, предусматриваются военными законами; но как первые, так и вторые деяния могут получить общее название шпионства, а лица, занимающиеся ими — общее наименование шпионов.

Можно ли считать шпионами офицеров, тайно пробирающихся к неприятелю для сбора сведений о нем? Ответ находим в статье 22-й Брюссельской декларации, которая гласить следующее: «Военные, проникнувшие в пределы действия неприятельской армии с целью рекогносцировки, не могут быть рассматриваемы как шпионы, если только они находятся в присвоенной им одежде (поп dftguisfts). Не считаются также шпионами взятые в плен военные (и невоенные, исполняющие открыто свое поручение), на которых возложены обязанности по передаче депеш или известий, предназначенных их армии или неприятельской. К этой же категории принадлежат также взятые в плен воздухоплаватели, производящие разведки и поддерживающие сношения между различными частями армии или территории».

Впрочем, в 1870–1871 гг. германцы не всегда признавали воздухоплавателей военнопленными и обращались с ними, как со шпионами. С другой стороны, вследствие наступивших вскоре политических замешательств, проект Брюссельской декларации 1874 г. не был утвержден.

В нашем официальном положении о законах и обычаях сухопутной войны[58], основанном между прочим и на постановлениях трех Гаагских деклараций 1896 г., указано, что не считаются лазутчиками лица, посылаемые на воздушных шарах для передачи депеш или вообще для поддержания сообщений между различными частями армии или территории. Но о воздухоплавателях-разведчиках вовсе не упоминается.

Таким образом, во взглядах на этот вопрос возможно некоторое различие; постепенно же возрастающая роль воздушного флота вызовет несомненно пересмотр соответственных положений на следующей международной конференции.

«Шпион» — слово нерусское и происходит от французского epier (бывшее espier), что значит подсматривать, тайно наблюдать. Во время Семилетней войны, как мы заметили выше, лица, состоявшие при нашей армии и занимавшиеся тайным сбором сведений о противнике и местности, назывались «конфидентами», что значит «доверенное лицо» (confident). Наконец, есть чисто русское слово «лазутчик».

Строго говоря, все три слова выражают одно и то же понятие; но, принимая во внимание, что в глазах общества имя шпиона неразрывно связано с представлением о личности безнравственной, даже подлой, нельзя не сочувствовать предложению генерала Леваля, который говорит, что, так как в случае поимки неприятелем офицеры, не носящие присвоенной им военной одежды, судятся как шпионы, а между тем решаются на такую опасную роль не из корыстолюбия, а из благородных побуждений (патриотизм, чувство долга, выручка своих и т. п.), то было бы более справедливым называть их не малопочтенным именем шпионов, a emissaire, т. е. тайными агентами или лазутчиками. Нам кажется, что можно пойти еще дальше в этом направлении и называть «лазутчиками» не одних офицеров, а вообще всех тех лиц, которые руководствуются такими же благородными побуждениями. Понятно, что подчас трудно точно разграничить эти две категории. Шпионы разделяются на: добровольных и подневольных; простых и двойных; временных и постоянных; подвижных и неподвижных, или местных.