Антология даосской философии - [34]

Безмятежность и покой, пустота и неделание — это равновесие Неба и Земли, сущность пути и его силы. Мудрый обретает в них успокоение. Будучи покоен, он уравновешен и нескован. Будучи уравновешенным и нескованным, он безмятежен. А если он уравновешен, нескован и безмятежен, то

Заботы и тревоги в него не войдут,

Духовные болезни в него не проникнут.

Стало быть, его жизненная сила пребывает в целости, и его дух не терпит ущерба. Посему говорится: «В жизни мудрец идет вместе с Небом, в смерти он превращается вместе с вещами, в покое он причастен к силе инь, в деянии причастен к силе ян»:

Ради личной выгоды других не опередит,

Избегая несчастья, не сделает первый шаг.

Лишь испытав воздействие, откликнется,

Лишь подвергнувшись натиску, подвинется.

Лишь по необходимости берется за дело.

Отвергает знания и доводы,

А внемлет лишь истине Небес.

И, следовательно, он

Не знает гнева Небес,

Не ведает бремени вещей,

Не навлекает на себя неприязнь людей,

не подвергается преследованиям духов.

Его жизнь — как плаванье до водам,

Его смерть — как отдохновение.

Он свободен от суетных мыслей,

Он не строит планов и расчетов.

Он просветлен, хоть и не озабочен чистотою духа.

Он всем внушает доверие, хотя не дает обещаний.

Он спит без сновидений

И пробуждается, не ведая тревог.

Его дух чист я нежен,

Его душа ничем не отягощена.

В покое и безмятежности соединяется он с Небесной Силой. А потому говорят, что печаль и радость — это искажение жизненной силы, веселье и гнев — это нарушение Пути, пристрастия и неприязнь — утраты души. Когда в сердце нет ни радости, ни печали, открывается полнота жизненных свойств. Когда сердце едино и неизменно, сполна постигается покой. Когда никто нас не обременяет, сполна прозревается пустота. Когда мы не связаны вещами, сполна познается безмятежность. Когда мы не препятствуем течению жизни, сполна проявляется утонченность духа. Вот и говорится: «Если тело не отдыхает от напряжения, оно изнашивается. Если дух вечно в заботах, он увядает».

Те, кто в древности оберегали свою жизнь, не старались доказательствами украсить свое знание и не старались знаниями своими объять весь мир или постичь первородную Силу вещей. Они довольствовались своей долей и наслаждались своей природой. Что еще они могли делать? Ведь Путь — это, конечно, не мелкие дела, а Сила жизни — это, конечно, не ограниченные знания. Ограниченные знания губят Силу жизни, мелкие дела губят Путь. Потому и говорят: «Будь прям — только и всего». Успехом зовется счастье сознавать себя целым и невредимым.

Древние называли успехом не обладание колесницей и шапкой знатного вельможи, а всего лишь невозможность добавить что-нибудь к своему счастью. Нынче же успехом считается обладание шапкой и колесницей знатного вельможи. Но шапка и колесница не дарованы нам нашей природой и судьбой. То, что дается нам по случаю, задерживается у нас лишь на время, и мы не можем ни привлечь эту вещь, ни удержать ее у себя навеки. А потому не разжигай в себе страстей из-за шапки и экипажа, не подлаживайся под нравы света из-за приобретений или потерь. Будь счастлив всегда и везде и не позволяй житейским волнениям завладеть тобой. Нынче же, когда временно приставшее к нам уходит от нас, мы печалимся. Вот и видно, что мы даже счастьем своим не умеем дорожить. Поэтому говорят: «Тех, кто отрекаются от себя ради вещей и пренебрегают своей природой в угоду свету, следует называть людьми, которые все ставят с ног на голову».

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ ПУТЬ К СОВЕРШЕНСТВУ

Быть даосом, приверженцем Дао — значит претворять Путь: неустанно и сознательно идти вперед. И, следовательно, непрестанно совершенствовать себя. Даосизм по сути своей — не учение, а практика, путь внутренней работы. И речь даосов — это всегда свидетельствование о духовном опыте и практическое наставление, обращенное к тем, кто ищет не отвлеченную истину, а внутреннюю и, может быть, вовсе неизъяснимую «правду жизни». Говорить о даосизме, духовной практике, не принимая во внимание запросов и плодов, бессмысленно и даже, пожалуй, невозможно.

Речи о Дао ничего не обозначают и не описывают; они намекают и побуждают к действию. Мудрость Дао — это только правильная ориентация в жизни, до конца осознанное движение. Движение откуда и куда? Не так уж и важно. Важно, что все подлинное в жизни реализует себя в превращении, в пределе своего бытия: все наличное «находит себя» в отсутствующем; свет загорается во мраке; жизнь обретает свою полноту в смерти и благодаря смерти. «То, чем порождается жизнь, есть смерть», — говорит древний даосский мудрец Лао-цзы. «Смерть — в зародыше, смерть — в яйце», — читаем в другой древней даосской книге — «Гуань инь-цзы».

Если даосизм в основе своей есть поиск вечносущего в мире, усилие стяжания «вечной жизни» (чан шэн), то приходит эта вечная жизнь через смерть, через опознание границы своего существования. Даос умирает, чтобы жить вовеки, подобно тому, как безмолвствует он, чтобы все высказать.

Мудрость Дао заставляет с необычайной остротой ощутить предел всякой выразительности. Потому-то даосизм никогда не был склонен к излишней усложненности рассуждений и доказательств. История даосской традиции — это путь все более тщательного и всестороннего продумывания практических следствий из прозрений даосских отцов-основоположников. Материалы, помещенные ниже, хорошо иллюстрируют эту особенность исторической судьбы даосизма. Они появились намного позже классических даосских книг — уже в IX–XIII вв., — но представляют собой не что иное, как применение заветов древних мудрецов к практике личного совершенствования. Заветы Лао-цзы и Чжуан-цзы, какими бы туманными и неопределенными ни казались они неискушенному читателю, имели для даосов средневековой эпохи вполне конкретный смысл: в этих заветах они угадывали мистическую топографию странствий души, устремленной к предельной реальности Дао.