Антисоветский роман - [40]
Людмила с легкостью овладела французским и латынью и, кроме того, искусством демонстрировать внешнее послушание. Она много, упорно занималась — ее курсовые работы, написанные каллиграфическим почерком, являются образцом добросовестного и кропотливого труда. Людмила была воспитана советской системой, в которой основная роль отводилась коллективу, а отдельный человек был полностью лишен физической и нравственной независимости. Студенты 50-х годов после занятий факультативно читали пьесы Мольера, ставили любительские спектакли, в выходные дни ходили в турпоходы. Но несмотря на идеологические запреты и жизнь в большом коллективе, Мила чувствовала себя по-настоящему свободной и занялась изучением неисчерпаемых богатств мировой литературы. Она читала Дюма и Гюго, Золя и Достоевского, сентиментальные повести Александра Грина и рассказы Ивана Бунина. Литература, музыка и театр открыли ей окно в огромный мир, отвечающий ее широким интересам и мощному темпераменту.
Одним из страстных увлечений Людмилы стал балет. Как-то раз Саша заявил, что юной свояченице необходимо дать «старт в жизни», и тогда Ленина повела сестру в Большой театр; с тех пор они старались не пропускать ни одной балетной премьеры.
Любовь Людмилы к великому театру XIX века зародилась в те студенческие годы. В компании однокашников она чуть не каждый вечер устраивалась на галерке и после каждого акта восторженно аплодировала, а по окончании спектакля долго мерзла на улице у семнадцатого подъезда Большого, дожидаясь танцовщиков, выходивших с огромными букетами цветов. Людмила очень подружилась с Валерием Головицером, худым, впечатлительным юношей и тоже страстным балетоманом, братом ее близкой подруги Галины.
Людмила (справа) с подругой Галиной Головицер в комнате Людмилы в Староконюшенном переулке. 1962 год. Фотографировал муж их подруги-балерины, немец из Восточной Германии.
Людмила и ее друзья были не просто зрителями — они всей душой погружались в мир спектакля, сочувствовали героям, восхищались мастерством исполнителей. Когда в Москву прибыл на гастроли театр «Комеди Франсэз», первый зарубежный театр в послевоенное время, они, выстояв за билетами длинные очереди, увидели лучшие спектакли — мольеровского «Тартюфа» и «Сида» Корнеля, они кричали с галерки «Vive la France!» и бросали актерам цветы. После заключительного спектакля вместе с возбужденной толпой они провожали актеров от Театральной площади до гостиницы «Националь». Затесавшиеся среди них кагэбэшники злобно пинали театралов своими тяжелыми ботинками, желая умерить чрезмерный энтузиазм и восхищение девушек.
В следующем году в Москву на всемирный кинофестиваль приехал Жерар Филип, величайший французский актер своего поколения. Людмила с подругами подбежали к нему, чтобы выразить свой восторг. Он любезно поговорил с поклонницами и пообещал приехать еще. После отъезда Филипа во Францию девушки собрали деньги на подарок своему любимцу, а одна из них съездила в Палех, известный своими лаковыми миниатюрами, и заказала портрет Филипа в роли Жюльена Сорреля из фильма «Красное и черное». Когда через несколько месяцев Москву посетили французские коммунисты Эльза Триоле и Луи Арагон, Мила с четырьмя друзьями отправилась в гостиницу «Москва» — очень смелый и рискованный поступок, поскольку в гостинице останавливались в основном иностранцы и там было полно агентов КГБ — и из вестибюля позвонила Эльзе Триоле, объяснив, что они хотят послать с нею подарок для Жерара Филипа. Эльза Триоле, заинтересовавшись, пригласила их в номер, взяла подарок и по возвращении в Париж немедленно передала его Филипу. Пятью годами раньше пойти на такое мог только ненормальный. Но хрущевская «оттепель» многое изменила, и Людмила с друзьями смело испытывала прочность границ, отделяющих их от внешнего мира.
Как-то раз одна из подруг Людмилы прочла в газете французских коммунистов «Юманите», единственном доступном тогда для советских граждан издании французской периодики, сообщение о том, что Жерар Филип находится в Китае, где проводит встречи с кинозрителями. Девушки затеяли весьма опасную игру — они отправились на Центральный телеграф и заказали международный разговор с Пекином, хотя не знали, в каком отеле он остановился. Молодая телефонистка, по достоинству оценившая отвагу девушек, попросила свою китайскую коллегу соединить ее с самым крупным отелем в Пекине. Через полчаса Ольга, подруга Людмилы, разговаривала с Жераром Филипом, который сказал, что на обратном пути в Париж остановится в Москве.
На Внуковском аэродроме милиция попыталась остановить девушек, но общими усилиями человек двадцать прорвали заграждение, выбежали на взлетную полосу и столпились у трапа. В то время Филип уже был смертельно болен гепатитом, которым заразился в Южной Америке. Лицо его приобрело нездоровый серый оттенок, выглядел он гораздо старше своих тридцати семи лет. Узнав Людмилу, он тепло поздоровался с ней и по ее просьбе — оставил автограф на книге Стендаля «Красное и черное». «Людмиле на память о московском солнце», — написал Филип. Эта книга до сих пор хранится на полке в спальне моей матери.
