Антисоветский роман - [100]

Шрифт
Интервал

В последние дни 2002 года мы с ним поехали на дачу. Был сильный мороз, и на фоне светло-голубого неба четко вырисовывались застывшие высокие сосны. Вдалеке на границе ослепительно белых снегов вставал черный лес. Ледяной воздух обжигал легкие.

Мы с отцом пошли погулять по замерзшей Москве-реке. Я предолжил ему тяжелое старое пальто, купленное им еще в 50-х в Оксфорде, а сам надел потертый солдатский полушубок. Отец заметно состарился, больное бедро беспокоило его, он прихрамывал и спотыкался на сугробах. Снег поскрипывал под ногами, как старые половицы.

— Никаких по-настоящему больших потрясений, — сказал он о своей жизни. — Никаких. Когда я понял, что больше не вернусь в Оксфорд, я сдался. И теперь, оглядываясь на свои достижения, я нахожу их скромными, очень скромными.

Наступило долгое молчание, слышался лишь тихий шум ветра и шорох сорванного им снега.

— Но ты победил, ты же сумел вывезти маму из России! Разве это не было огромным достижением?

Он помотал головой и вздохнул.

— Я думал, что, когда ее вывезу, настанет невероятно счастливая жизнь, но этого не произошло. Почти сразу начались проблемы, всякого рода размолвки и ссоры. Я решил выждать какое-то время в надежде, что все образуется, и действительно, потом все стало лучше — до некоторой степени. Поэтому я просто перестал обращать на это внимание.

— И ты никогда не думал сдаться?

— Нет, ни разу. Я принял решение и дал ей слово, и отступать было нельзя. Хотя я не думал, что это будет тянуться так долго. Через пять лет нам с ней пришлось строить наши отношения заново. Если бы она нарушила нашу договоренность, думаю, я бы справился с этим довольно быстро.

Он говорил будто не о себе, а о постороннем человеке — отстраненно, без боли, но с оттенком профессионального сожаления, как хирург, осматривающий безнадежного пациента.

— На меня произвел глубокое впечатление ее рассказ о том, что ей довелось пережить, о ее детстве, о войне. Это был настоящий ужас, и я был потрясен. Она перенесла столько горя, что мне захотелось дать ей достойную жизнь. Это было самое важное. К тому же еще физический недостаток.

Вдали показался ревущий снегоход, отец вздрогнул, мы поспешно отошли в сторону, и он промчался мимо, подняв снежный вихрь. На высоком берегу за деревьями виднелись дачи с островерхими крышами, построенные новыми соседями Ксении, русскими миллионерами, которые приобрели здесь земельные участки за баснословные деньги. На месте старой дачи Андрея Вышинского, генерального прокурора, подписавшего смертный приговор моему деду, построили нечто вроде французского шато. Новые люди, новый мир.

— Кто бы мог подумать, что все так быстро изменится. Я не ожидал, что все это произойдет при моей жизни.

В тот вечер мы пили на кухне чай, и отец помешивал его той самой ложечкой с дырочками, которая сопровождала его всю жизнь, как талисман. Мы немного повздорили из-за моей сестры, и, сердито махнув на меня чашкой, он поднялся наверх. Через полчаса он вернулся, мы сменили тему разговора и еще немного посидели вдвоем. Собираясь идти спать, он вдруг нагнулся ко мне, обнял и легонько поцеловал меня в голову.


Еще одна, последняя картина: мама с моим четырехлетним сыном на веранде в нашем саду в Стамбуле. Ей семьдесят два года, поврежденное бедро побаливает, и при ходьбе она опирается на палочку. Но из окна своего кабинета я вижу, как она отставляет палку в сторону и отрезает от старой веревки большой кусок. Глазенки Кита сияют восторгом, когда она начинает прыгать через веревку то медленно, то быстро, перекрещивая ее перед собой, — в такт считалке, которую выучила еще в Верхнеднепровске. Кита охватывает возбуждение, и он включается в эту игру, размахивая руками и бегая по кругу. «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять», — чуть задыхаясь, повторяет мама, как в детстве, когда она, ребенок сталинской эпохи, была в возрасте Кита. Считалка, как и многие русские детские стихи, удивительно ритмичная, нелепая и жестокая.

Раз-два-три-четыре-пять!
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф-паф, ой-ёй-ёй!
Умирает зайчик мой!
Принесли его домой —
Оказался он живой!

Библиография

AMIS, MARTIN, Koba the Dread: Laughter and the Twenty Million (Vintage, 2003)

APPLEBAUM, ANNE, Gulag: A History (Anchor, 2004)

AKHMATOVA, ANNA, The Complete Poems of Anna Akhmatova (Zephyr Press, 1998)

BEEVOR, ANTONY, Stalingrad: The Fateful Siege: 1942–1943 (Penguin, 1999)

BULGAKOV, MIKHAIL, Heart of a Dog (Grove Press, 1994)

CAMUS, ALBERT, Actuelles, III: Chroniques alge+riennes 1939–1958 (Gallimard, 1958)

CONQUEST, ROBERT, The Great Terror (Macmillan, 1968) Harvest of Sorrow (University of Alberta Press, 1987)

FIGES, ORLANDO, Natasha’s Dance: A Cultural History of Russia (Picador, 2003)

GINZBURG, YEVGENIYA, Into the Whirlwind (Harvill Press, 1989)

GOGOL, NIKOLAI, The Overcoat and Other Tales of Good and Evil (W. W. Norton & Co., 1965)

GROSSMAN, VASILY, Life and Fate (New York Review Books Classics, 2006)

A Writer at War: A Soviet Journalist with the Red Army, 1941–1945 (Vintage, 2007)

KOCH, STEPHEN, Double Lives: Stalin, Willi Munzenberg and the Seduction of the Intellectuals


Рекомендуем почитать
Я — гитарист. Воспоминания Петра Полухина

Книга представляет собой воспоминания, написанные выдающимся гитаристом современности. Читатель узнает много интересного о жизни Петра Полухина в Советском Союзе и за рубежом.


Под знаком Стрельца

Книга Аллы Зубовой «Под знаком Стрельца» рассказывает о знаменитых людях, ставших богатейшим достоянием российской культуры ХХ века. Автору посчастливилось долгие годы близко знать своих героев, дружить с ними, быть свидетелем забавных, смешных, грустных случаев в их жизни. Книга привлечет читателя сочетанием лёгкого стиля с мягким добрым юмором. Автор благодарит Министерство культуры РФ за финансовую поддержку.


Друзей прекрасные черты

В книгу Е. В. Юнгер, известной театральной актрисы, вошли рассказы, повествующие об интереснейших и значительных людях принадлежащих искусству, — А. Блоке, Е. Шварце, Н. Акимове, Л. Колесове и других.


Автобиография

Я не хочу, чтобы моя личность обрастала мифами и домыслами. Поэтому на этой страничке вы можете узнать подробно о том, кто я, где родилась, как выучила английский язык, зачем ездила в Америку, как стала заниматься программированием и наукой и создала Sci-Hub. Эта биография до 2015 года. С тех пор принципиально ничего не изменилось, но я устала печатать. Поэтому биографию после 2015 я добавлю позже.


Жестокий расцвет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Джими Хендрикс, Предательство

Гений, которого мы никогда не понимали ... Человек, которого мы никогда не знали ... Правда, которую мы никогда не слышали ... Музыка, которую мы никогда не забывали ... Показательный портрет легенды, описанный близким и доверенным другом. Резонируя с непосредственным присутствием и с собственными словами Хендрикса, эта книга - это яркая история молодого темнокожего мужчины, который преодолел свое бедное происхождение и расовую сегрегацию шестидесятых и превратил себя во что-то редкое и особенное. Шэрон Лоуренс была высоко ценимым другом в течение последних трех лет жизни Хендрикса - человеком, которому он достаточно доверял, чтобы быть открытым.


Я медленно открыла эту дверь

Людмила Владимировна Голубкина (1933–2018) – важная фигура в отечественном кино шестидесятых-восьмидесятых годов, киноредактор, принимавшая участие в работе над многими фильмами, снятыми на «Мосфильме» и киностудии имени Горького, а позже – первый в новые времена директор Высших сценарных и режиссерских курсов, педагог, воспитавшая множество работающих сегодня кинематографистов. В книге воспоминаний она рассказывает о жизни в предвоенной Москве, о родителях (ее отец – поэт В. Луговской) и предках, о годах, проведенных в Средней Азии, о расцвете кинематографа в период «оттепели», о поражениях и победах времен застоя, о друзьях и коллегах – знаменитых деятелях кино и литературы, о трудной и деликатной работе редактора.


А у нас во дворе

«Идет счастливой памяти настройка», — сказала поэт Лариса Миллер о представленных в этой книге автобиографических рассказах: нищее и счастливое детство в послевоенной Москве, отец, ушедший на фронт добровольцем и приговоренный к расстрелу за «отлучку», первая любовь, «романы» с английским и с легендарной алексеевской гимнастикой, «приключения» с КГБ СССР, и, конечно, главное в судьбе автора — путь в поэзию. Проза поэта — особое литературное явление: возможность воспринять давние события «в реальном времени» всегда сочетается с вневременной «вертикалью».


Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Сельма Лагерлёф (1858–1940) была воистину властительницей дум, примером для многих, одним из самых читаемых в мире писателей и признанным международным литературным авторитетом своего времени. В 1907 году она стала почетным доктором Упсальского университета, а в 1914 ее избрали в Шведскую Академию наук, до нее женщинам такой чести не оказывали. И Нобелевскую премию по литературе «за благородный идеализм и богатство фантазии» она в 1909 году получила тоже первой из женщин.«Записки ребенка» (1930) и «Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф» (1932) — продолжение воспоминаний о детстве, начатых повестью «Морбакка» (1922)


Морбакка

Несколько поколений семьи Лагерлёф владели Морбаккой, здесь девочка Сельма родилась, пережила тяжелую болезнь, заново научилась ходить. Здесь она слушала бесконечные рассказы бабушки, встречалась с разными, порой замечательными, людьми, наблюдала, как отец и мать строят жизнь свою, усадьбы и ее обитателей, здесь начался христианский путь Лагерлёф. Сельма стала писательницей и всегда была благодарна за это Морбакке. Самая прославленная книга Лагерлёф — “Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции” — во многом выросла из детских воспоминаний и переживаний Сельмы.