Антисоветчина, или Оборотни в Кремле - [6]

Еще одна “пара” — братья В.Р. и А. Р. Менжинские. Один — большевик, другой — крупный банкир, член правления Московского Соединенного банка [177]. Наконец, Лев Троцкий — революционер в эмиграции. А в России действует его дядя — Абрам Животовский, который за 12 лет из помощника провизора становится купцом первой гильдии, банкиром и мультимиллионером. Родственные отношения дядюшка и племянник между собой поддерживали, не прерывали. Их родственниками были также Каменев (Розенфельд), женатый на сестре Троцкого, Мартов (Цедербаум) — его сестра вышла замуж за племянника Троцкого. Отметим, что Животовский, как водилось, вошел в мир финансистов не без помощи масонских связей (в 1909 г. по делу Бебутова он возглавлял список из 385 видных масонов России). И не без установления брачных связей. В частности, породнился с крупнейшими киевскими тузами Бродскими, которые, в свою очередь, были в родстве с Ротшильдами, Каганами, Грегорами, Горовицами [58]. Животовский стал родственником и для Варбургов, Гинзбургов. Но таким образом и Троцкий, Каменев, Мартов стали не просто революционными вожаками, а членами международной банкирской “семьи”.

Об этом свидетельствует и некое особое отношение к Льву Давидовичу со стороны теневых международных сил. В 1905 г. сам Адлер обеспечивает ему переход границы, в России его опекают столь высокопоставленные эмиссары “закулисы” как Парвус и Красин, проталкивают молодого, впервые вышедшего на “политическую арену” революционера сразу же в руководство Петербургского Совета. После ареста ему опять организуют побег за границу, раскручивают до уровня бестселлера его мемуары. Австрийские спецслужбы “дарят” ему газету “Правда”, прежде принадлежавшую украинским науионалистам. Троцкого финансирует видный деятель германской социал-демократии Хильфердинг, выплачивая солидные суммы по 3 тыс. крон в месяц. А Адлер вводит его в политический “бомонд” Вены, Лев Давидович запросто общается с австрийскими социал-демократическими тузами, запросто играет в шахматы с самим бароном Ротшильдом.

Имеются данные, что он был связан не только с политиками. В архивах сохранились документы, свидетельствующие, что Троцкий в данное время работал на австрийскую политическую полицию и разведотдел генштаба Австро-Венгрии, где состоял под началом полковника Таковского [35, 174]. Когда началась Балканская война, он едет на фронт в качестве корреспондента газеты “Киевская мысль” (финансируемой Бродскими и Животовским). Очевидно, передал немало ценных материалов своим австрийским покровителям. Да и не только австрийским — Лев Давидович по-прежнему поддерживал регулярные связи с Парвусом, который к этому времени устроился в Стамбуле, стал советником турецкого правительства, имел собственную разведывательную сеть (Радек, Раковский и др.) и поставлял информацию в несколько адресов: туркам, спецслужбам Германии и Бэзилу Захарову, руководителю британской разведки на Балканах.

Упрочение контактов реаолюционеров и иностранных спецслужб в 1912–1914 гг было, конечно же, не случаным, а целенаправленным. Ведь опыт 1905 г. показал, что в случае крушения России лидирующее место в Европе неизбежно займет Германия. А это “мировую закулису” совершенно не устраивало. Решение проблемы было однозначным — столкнуть русских и немцев друг с другом. В общем-то войны желали многие государства. Немцы рвались к мировому лидерству, завидовали более “старым” колониальным державам и мечтали переделить земной шар. Австрийцы желали господствовать на Балканах. Для англичан Германия с ее колониальными аппетитами и быстрым наращиванием флота становилась главной соперницей. Французы жаждали рассчитаться за поражение в 1871 г. и вернуть утраченные Эльзас с Лотарингией.

Но у России территориальных претензий к соседям не было. Делить с немцами ей было абсолютно нечего. Дальнейшего расширения территории ей не требовалось, а мирное строительство сулило гораздо большие выгоды, чем война. Существовало родство (и определенные симпатии) между монархами двух стран. И они неоднократно предпринимали попытки к сближению и нормализации отношений. В 1905 г. на встрече в Бьерке, в 1910 г. на встрече в Потсдаме. Однако в окружении обоих монархов имелись “советники”, каждый раз блокировавшие такие попытки и сводившие их на нет. Нашу страну усиленно втягивали в антигерманский лагерь. Англия, еще недавно величавшая Россию “страной кнута, погромов и казненных революционеров”, называвшая царя за смертные приговоры террористам “обыкновенным убийцей”, руки которого “обагрены кровью тысяч лучших его подданных”, сменила вдруг гнев на милость, согласилась видеть в русских не исконных соперников, а друзей и союзников, пошла на разграничение сфер влияния в Иране, Тибете, начались визиты на высшем уровне. Французские банкиры, забыв об аналогичной антироссийской истерии, не скупились на военные займы Петербургу.

Зато истерия раздувалась теперь в Германии. Возникали и пропагандировались грандиозные планы “Великой Германии”, включая значительную часть Европы, а также и Прибалтику, Польшу, Украину, Кавказ, Крым — которые следовало отобрать у России. Насаждалась идеология пангерманизма, уже тогда появились теории “превосходства германской расы” [51, 196]. Начальник генштаба Мольтке писал:“Европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами”. Германский идеолог Бернгарди поучал: “Мы организуем великое насильственное выселение низших народов”. Ему вторил другой официальный идеолог, Рорбах: “Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности”. Подобные идеи увлекали и самого Вильгельма, неуравновешенного и обуянного комплексами.