Антишулер - [71]

И я начал рассказывать. Пошел издалека. С детства. Как мы жили вдвоем с матерью, как нам всегда денег не хватало, как я завидовал другим мальчишкам из полноценных и хотя бы потому более обеспеченных семей. Я не мог себе позволить то, что позволяли они, моя мать не могла себе позволить одеть меня, как одевали их, и самой одеться прилично. И, должно быть, как следствие этого, во мне жило постоянное желание отличиться, выделиться, перешагнуть тот барьер, что стоял передо мной и моей матерью. Чем я мог выделиться? Спортом занимался и учился лучше. Мечтал о времени, когда вырасту. Когда смогу стать самостоятельным.

Я рассказывал, как поступил в институт и услышал от однокурсника о наборе в школу крупье во вновь открываемое казино. А я уже на первом курсе считался хорошим преферансистом из-за природной памяти. Сообразил, что казино работают по ночам. Неплохой приработок для студента. Лучше, чем быть сторожем или грузчиком, как большинство. Да и веселее. Кроме того, платят несравненно больше. И пошел. А оказалось, что у меня к картам просто талант, как у музыканта или шахматиста.

И началось.

Я шепотом рассказывал даже не для нее, а для себя. Рассказывал все, вплоть до пресловутого вечера в доме Рамазана. Вплоть до того, как мой институтский однокашник сделал мне на домашнем компьютере характеристику с работы и трудовую книжку всего с одной записью. А потом начал скрипеть зубами, заново переживая унижение и желание рассчитаться с врагами.

— Я рассчитаюсь, будь уверена. Я не позволю так с собой обращаться… — закончил я.

— И ты станешь таким же, как они? — вдруг спросила она. — Неужели ты хочешь быть на них похожим?

Вот, девичья логика…

Хотя это и не девичья логика. Большинство девчонок, с которыми я имел раньше дело, обязательно обратили бы внимание на сумму выигрыша. Двести тысяч баксов бьют некоторым по голове, как артиллерийский снаряд. Ирина же совсем на сумму не отреагировала, словно для нее это был пустяк какой-то. Или просто не привыкла чужие деньги считать. Это хорошо.

— Почему — как они? Я же не собираюсь стать бандитом. Я просто хочу себя защитить.

Она долго не думала.

— Понимаешь, человечество давно знает принцип Дракона. Человек, убивший Дракона, сам становится Драконом. Я за четыре месяца, что в этом вот госпитале работаю, на разных солдат насмотрелась. И на срочников, и на контрактников. В солдатских вагонах только молодые работают, как я. Кто постарше и поопытнее, те в офицерских. Вот про офицеров говорить не могу, а про солдат — скажу. Это уже независимо от того, срочник солдатик или контрактник — он с войны Драконом возвращается. Он убивать учится, и что-то внутри у него ломается. Не может он потом жить, как другие. Он добрым быть не может. В нем появляется уверенность в праве убивать. А это очень страшно. И уж совсем страшными становятся те, кто добровольно на войну пошел. Из-за денег или просто от любви к войне.

— Но это же всегда было… Во все века, сколько существует человечество… — возразил я наивной девичьей философии.

— Наверное, — кивнула она. — Потому мир так медленно развивается, потому всякие катаклизмы и происходят. Есть еще один важный принцип — что вверху, то и внизу. Вся Вселенная — это единая система. И человек — частица ее. Каждый человек. И любое убийство для Вселенной является примерно тем же, что для человека выдранный клок волос или отрубленный палец. Нарушается взаимодействие. Система перестает функционировать правильно. А потом мы удивляемся — откуда берутся землетрясения и цунами. А это все звенья одной цепи.

— Ну, ты меня удивила… — признался я с улыбкой.

Я и в самом деле удивился. Никак не ожидал услышать от простенькой с виду медсестры такую замысловатую и в то же время простую философскую проповедь. Наивную, но убедительную. Хотя чему тут удивляться? Начиталась книг. Их сейчас много выходит. Но верит в то, что говорит. Это уже хорошо.

— Не согласиться с тобой, в идеале, глупо, — я опять улыбнулся и сам почувствовал, что сделал это слегка высокомерно. Как старший, втолковывающий младшему прописные истины. — Но жизнь-то наша не из идеалов составлена. Церковные истины типа: тебя ударили по одной щеке, подставь вторую — хороши только в теории. В жизни все иначе. Неужели ты считаешь, что было бы лучше, если бы меня убили, а я не попытался сопротивляться?

— Нет, — она сама испугалась такого вывода. — Но я не про это говорю. Я говорю, что ты не должен действовать такими же методами, как они. Ты сам не должен Драконом становиться.

— А какими еще методами я могу себя защитить?

— Обратись в полицию.

— Ну, не дитя ли… — я сказал то, что думал. Она покраснела. Должно быть, слышала это уже не раз. — Полиция сама по своей сути преступна. Начиная с самого низшего звена — с вытрезвителя. Каждого человека, проработавшего там месяц, уже можно упекать в «зону» на многие-многие годы. Это уже конченый подлец и вор. И все это узаконено. Все это составная часть полиции. Как можно вообще обращаться в преступную организацию с просьбой защитить от других преступников? Менты «стрелки» не устраивают.

— Я не знаю. Я в вытрезвителе не была, — сказала она, понимая, что переспорить меня трудно. Невозможно переспорить, потому что я сужу о ситуации с мужской точки зрения, а она… Может быть, даже не с девичьей, а с какой-то очень высокой, недоступной для применения на обыденной земле в обыденной нашей действительности.