Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца - [3]

Вы уверены?

Уверен... Когда встречаю нового эмигранта, то всегда хочу спросить его: «Куда едешь? Без языка, без... энергии?»

С вашим отъездом, Виктор Львович, тоже не все ясно, даже мне.

А что тут неясного? Меня же выживали!

То есть?

Была травля, вы что, не помните? Я перестал выезжать на турниры. Со мной боялись не только поддерживать дружбу, но и просто разговаривать. Вокруг была пустота.

Мне кажется, вы преувеличиваете.

Да вы что! В Ленинграде я чувствовал себя как в пустыне... Да, это была пустыня! Меньше всего я хотел бы приехать сейчас в Ленинград!.. А последней каплей было то, что меня лишили слова. Для меня очень важно в жизни общаться с людьми, я любил выступать перед аудиторией. Но в тот момент на каждом моем выступлении были люди из соответствующих организаций и начались вызовы в горком и обком и требования отчетов о том, что я говорил и почему. Потом эти грязные письма в «Советском спорте». Я понял, что это все!

— Я помню один ваш разговор со Спасским. Вы говорили ему, что надо ценить то, что делается для шахматистов, что живут шахматисты лучше других, много ездят. И нет ли у вас, человека, пережившего ребенком блокаду и выросшего без отца, и добившегося тем не менее в жизни успеха, чувства вины...

Он резко перебил меня

Перед кем?

...Скажем так: перед Родиной!

Корчной встал во весь рост. Оглянулся по сторонам.

Потом сказал:

— Я хочу пройтись. Вы не против?

Мы вышли на набережную. На солнце было жарко.

— Идемте в парк. Пройдемся по травке. Здесь это можно. Здесь все для человека,— он рассмеялся, но как-то мрачно.

Мы пошли по газону.

— Для Родины я сделал все, что мог. Все-таки я побеждал на Олимпиадах и считался, как вам известно, командным игроком. Но более важным я считаю то, что словом объяснял людям правду... И когда меня лишили слова, я понял, что Родине не могу быть больше полезен. Я сказал себе: мне здесь... то есть там, делать нечего.

По соседней аллее прогуливался Борис Васильевич Спасский. Увидев нас, остановился, удивленно развел руками и громко, чтобы мы расслышали, произнес: «Шестнадцать лет спустя!» Мы все рассмеялись, и он подошел к нам. Протянул руку Корчному и в том же легком тоне сказал:

— Здорово, орел!

Но лицо Виктора Львовича было серьезно, и он подчеркнуто официально, даже сухо, ответил на его приветствие. В установившейся тишине легко было уловить напряжение, и Спасский сразу отошел он нас.

Корчной задумчиво смотрел ему вслед и затем, вздохнув глубоко, продолжал:

— Вроде мы с ним люди схожей судьбы и должны поддерживать друг друга. Но этого нет. Более того, я сейчас выступил против него — в ответ на его фашистское интервью, где он слово в слово повторил фашистские взгляды Алехина, который писал в 1941 году в одной из нацистских газет, что шахматы бывают арийские и еврейские. Ну ладно — Алехин, была война, он этим жил, и возможно даже, что это писал не он, а только подписывал. А Спасский пишет об этом в 1990 году! Кстати, в этом интервью он благодарит своих тренеров Толуша и Бондаревского, отъявленных антисемитов. Они хорошо воспитали его, я согласен!

Довольно долго мы шли молча. Корчной был задумчив, смотрел себе под ноги, и я решил не мешать ему, хотя вопросов еще было множество, теперь даже больше, чем до нашей встречи.

К отелю тянулись один за другим участники турнира. Через десять минут начинался тур, и мы заспешили. Корчной сказал:

— Приходите завтра после обеда.

И, ускорив шаг, скрылся в толпе шахматистов у входа в отель. Как и раньше, его узнавали, уступали дорогу.

* * *

Я закурю,— сказал-спросил он, удобно разместившись в кресле довольно скромного (я ожидал большего) номера гостиницы «Мелиа». Глубоко затянулся и сразу заговорил.

Вы знаете, я совершенно не мог собраться вчера на партию. Было какое-то опустошение после нашего разговора.

Тогда давайте отложим беседу, а сейчас сделаем то, что делали раньше.

Он послушно садится на стул, я делаю ему массаж головы, и все ожило сразу, как будто не было этих лет и матч с Карповым продолжается.

— Теперь ложитесь, я помогу вам уснуть.

Он открывает глаза, принимает решение и говорит:

— Нет, лучше поговорим.

Я рад этой возможности, хотя ощущаю некоторые угрызения совести в связи со вчерашней его неудачей...

— Виктор Львович, что случилось вчера на ассамблее?

— Случилось то, что должно было случиться — демократия победила! Все пошли против Каспарова. Понимаете, Каспаров может быть диктатором и больше никем! А на Западе с этим не согласятся, не примут этого никогда. Ассоциация гроссмейстеров — это не советская, а международная организация. Об этом Каспаров не должен забывать. Вам рассказывали о выступлении Спасского?

— Нет.

— Ему, как всегда, не хватало запаса слов, но суть он выразил верно. Он сказал, что по своему поведению Каспаров — типичный большевик и его деятельность построена на трех большевистских принципах. Первый — кто не с нами, тот против нас! Второй — если враг не сдается, его уничтожают! И третий — не знаем что, но доведем до конца! Неплохо, правда?

Он смеялся.

Каспаров — гений... в шахматах?

Он... хорош! С точки зрения интеллекта таким и должен быть чемпион мира по шахматам в отличие от чемпиона мира по... городкам. Чем дальше, тем больше я ценю Каспарова. Он пропагандирует собой шахматы!.. Корчной задумался и продолжил: