Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца - [16]

Роковой год

Г. Каспаров: «В 1972 году в Рейкьявике Борис Спасский потерпел поражение от Роберта Фишера, первого западного шахматиста, которому удалось завоевать титул чемпиона мира в послевоенное время. Вспомните: Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский. Мы полностью доминировали в мировых шахматах, пока Фишер не прервал это триумфальное шествие. Поражение Спасского явилось весьма ощутимым для нас ударом, тем более, что оно было нанесено американцем и вызвало огромный резонанс во всем мире.

После Рейкьявика шахматных руководителей обвинили в попустительстве, а ведущих гроссмейстеров — в самоуспокоенности... Сформировалось мнение, что наши именитые шахматисты утратили свою былую боевитость, ведя лишь междоусобную борьбу, и что им необходим суровый опыт зарубежных турниров. Главную ставку сделали на быстро прогрессирующего Карпова... И молодой фаворит вдруг обнаружил, что перед ним легко открываются все двери и ему с готовностью выдаются разрешения на участие в престижных зарубежных турнирах. Новой надежде советских шахмат не было отказа ни в чем!»

{из книги «Безлимитный поединок», Москва, 1989).

Наступил незабываемый 1974-й. В самом его начале я играл в США нервный, изнурительный матч претендентов с Мекингом. После матча у меня было несколько выступлений — лекций и сеансов одновременной игры. В Джорджтаунском университете, в Вашингтоне, активисты борьбы за гражданские права использовали мой сеанс для демонстрации. На стенах были развешаны плакаты. Оторвавшись в какой-то момент от доски, я уперся взглядом в следующий текст: «Только послушные советские шахматисты разъезжают по миру, а Солженицын в такие игры не играет!» Что правда — то правда...

Выиграв у Мекинга, я вышел на Петросяна. Боролся он за Шахматный трон с Ботвинником, Спасским, а против меня, будучи частенько не в силах справиться за доской, плел козни - начиная еще с 1960 года. Продукт эпохи, порождение советской системы, Петросян, используя свое высокое шахматное положение и опираясь на поддержку сильного армянского лобби в правящих кругах, способен был творить чудеса, подавляя своих врагов (кое о чем я уже рассказал; забегая вперед, нельзя не вспомнить, что он был инициатором печально известного «письма» советских гроссмейстеров, опубликованного в сентябре 1976 года— вскоре после моего бегства; см. стр. 56).

Наш претендентский матч состоялся в апреле в Одессе. Естественно, он проходил в обстановке большого нервного напряжения. Спешно установленный к началу матча помост, на котором мы играли, не был шедевром строительного искусства — он сотрясался от каждого движения. А у Петросяна была привычка в моменты волнения трясти ногами под столом... Кульминацией стала 5-я партия. Дважды во время обдумывания своего хода я обращался к противнику, призывая его успокоиться и дать мне возможность думать. Обращался сперва в вежливой, а потом уже и в резкой форме.

Эту партию я выиграл. Счет стал 3:1 (при одной ничьей) в мою пользу. Петросян перестал играть. Он обратился наверх, чтобы его признали победителем матча на том основании, что я нарушил правила. Было проведено несколько заседаний с участием высоких сановников, включая мэра Одессы. На последнем заседании Петросян потребовал, чтобы я публично извинился за свое неспортивное поведение.

И сейчас, когда я пишу эти строки, я уверен, что неспортивно вел себя именно Петросян. Но давление тогда на меня было серьезное, я процитирую далее кусок из своей книги «Шахматы — моя жизнь» (где вся эта история изложена более подробно):

«Меня спросили, согласен ли я извиниться публично. Мне неясно было, что это значит: каяться ли мне с микрофоном в руках или заявить о своем поведении в газете? Я сказал: «Хорошо, я могу извиниться публично, но в связи с этим встает вопрос: перед кем мне извиняться? Дело в том, что выступления Петросяна в Советском Союзе сопровождаются демонстрациями лиц армянской национальности, и меня интересует, какую роль играет сам Петросян в организации этих сборищ!» В горле у Петросяна что-то заклокотало. «Все,— сказал он,— он оскорбил меня, он оскорбил мой народ. Я с ним больше не играю...»

Так и было. Петросян лег в больницу, но от обследования отказался. А потом, под предлогом слабого здоровья, и вовсе сдал матч.

Вспоминает главный судья того матча Борис Крапиль:

«Шестая партия была перенесена на 29 апреля, однако утром этого дня стало известно, что Петросян был срочно госпитализирован с острым приступом почечной болезни... 30 апреля Т.Петросян обратился в судейскую коллегию с заявлением, в котором указал, что в связи с серьезным заболеванием он не может продолжать матч... В разговоре со мной после окончания поединка он упомянул, что приступ оказался для него совершенно неожиданным. А может быть, это и был первый симптом той роковой болезни, которая столь рано (в 1984 году.— Ред.) прервала его жизнь» («64» № 15, 1990).

Летом в Спорткомитете обсуждался вопрос, можно ли нас обоих включать в сборную команду страны, отправляющуюся на Олимпиаду в Ниццу. Петросян выдавил из себя кривую улыбку, лишь бы его не выбросили из команды.