Антироссийские исторические мифы - [42]
Как А. Дункан считала СССР идеальной страной для развития искусства танца, так и непременный участник московских шахматных турниров Х. Р. Капабланка оценивал перспективы развития в нем шахмат. Экс-чемпион мира выступал как один из адептов советского эксперимента.
Посетивший СССР периода зари сталинизма в 1930 г. великий индийский писатель Р. Тагор обнаружил в нем воплощение своих заветных замыслов общественного устройства. Восприятие советского мессианства элитой Востока отражает привезенное Н. К. Рерихом в Москву послание тибетских лам, оценивавших социалистическую революцию как свет освобождения и прозрения всего человечества. Апокалиптические мотивы ожидания пришествия Майтрейи – грядущего красного Будды перетолковывались в коммунистическом духе.
Скептически относившийся к коммунистическому эксперименту Б. Шоу после визита в СССР в 1931 г. изменил свою точку зрения, организовав в Великобритании кампанию в защиту Советов. По оценке Палма Датта, исследователя творчества драматурга, «если он и отвергал концепцию социалистической революции, как иллюзию, пока 1917 год не открыл ему глаза, он отвергал ее не с самодовольством ренегата, а с отчаяньем лишенного наследства… Теперь Шоу приветствовал большевистскую революцию»[139]. Шоу преклонялся перед гением В. И. Ленина, называя его «величайшим государственным деятелем Европы»[140].
Некоторое время одним из наиболее ярких популяризаторов на Западе советского социалистического строительства выступал А. Жид. На литературном конгрессе 1934 г. в Париже, лейтмотивом которого был триумф советской идеологии, собравшиеся встретили писателя аплодисментами: «СССР теперь для нас – зрелище невиданного значения, огромная надежда. Только там есть настоящий читатель»[141].
На обращение уже упоминаемого И. Дон-Левина подписаться под протестом группы общественных деятелей против репрессий в СССР, развернувшихся после убийства С. М. Кирова, А. Эйнштейн отвечал: «Дорогой г. Левин. Вы можете себе представить, как я огорчен тем, что русские политики увлеклись и нанесли такой удар элементарным требованиям справедливости, прибегнув к политическому убийству. Несмотря на это, я не могу присоединиться к Вашему предприятию. Оно не даст нужного эффекта в России, но произведет впечатление в тех странах, которые прямо или косвенно одобряют бесстыдную агрессивную политику Японии против России. При таких обстоятельствах я сожалею о Вашем начинании: мне хотелось бы, чтобы Вы совершенно его оставили. Только представьте себе, что в Германии много тысяч евреев-рабочих неуклонно доводят до смерти, лишая права на работу, и это не вызывает в нееврейском мире ни малейшего движения в их защиту. Далее, согласитесь, русские доказали, что их единственная цель – реальное улучшение жизни русского народа; тут они могут продемонстрировать значительные успехи. Зачем, следовательно, акцентировать внимание общественного мнения других стран только на грубых ошибках режима? Разве не вводит в заблуждение подобный выбор?»[142]
Знаковым произведением западной интеллектуальной субкультуры стала дневниковая книга Л. Фейхтвангера «Москва 1937». Эмигрировав из гитлеровской Германии как воплощения тотального рабства, писатель противопоставлял ей опыт советской системы. Цитируемые Фейхтвангером слова Сократа точно отражают характер восприятия западными интеллектуалами парадоксов строительства социализма: «То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно». Завершал свое произведение писатель следующими словами: «Как приятно после несовершенства Запада увидеть такое произведение, которому от всей души можно сказать: да, да, да!..»[143]
Многолетний председатель фракции СДПГ в рейхстаге Г. Венер, вспоминая о своих впечатлениях периода работы в немецкой редакции Московского радио предвоенных лет, писал: «Хотя я всячески избегал участия в церемониальном славословии Сталина, хотя я внутренне отвергал назойливую официальную пропаганду, я считал необходимым поддерживать проводившуюся от имени Сталина политику, направленную на развитие и защиту социализма в России, ибо, в конечном счете, СССР был решающей опорой мирового пролетариата в его борьбе против реакции. С принятием этой реальности я связывал свое неприятие маниакальной агитации, которую вели отколовшиеся от Коминтерна группки и секты, в чьей аргументации я явно чувствовал затаенные обиды неудачливых и отвергнутых претендентов на власть. Я не строил себе иллюзий относительно того, что СССР является идеальным государством социализма и демократии: я был знаком с его развитием после Октябрьской революции и не пытался убеждать себя либо кого-нибудь еще, что именно таким и никаким иным должен быть путь к социализму. Однако тупая непримиримость казенной социал-демократии по отношению к живому социализму, равно как и жуткая действительность фашистской диктатуры и аналогичные тенденции в других странах, казались мне основанием стоять на стороне Советского Союза, хотя бы ради того, чтобы дать отпор антибольшевизму нацистской и империалистической реакции»
