Антилузер - [14]
— Дурь будешь?
— Нет, я по алкоголю.
В своей жизни только один раз курил дурь, и то закончилось нехорошо, потерей памяти, ключей от машины, документов и телки с моими деньгами. Здесь вроде безопасно. Два косяка превратились в пепел быстро, сверху алкоголь.
Как рассказывал Вадим, я лежал на кровати голым, соска заснула на полу, Вадим ей объяснил, что через час жена прилетает и пора уходить. Она долго сопротивлялась, пытаясь меня разбудить. Вместе с инструкциями, оказывается, я передал и ключи с просьбой убрать под утро макаку. Он ее отвез до дома в Бусиново, она велела сообщить мне, что я урод, конченый ублюдок, и прочие комплименты. В связи с тем, что не помню, отымел я ее или нет, решил реанимировать репутацию и отодрать ее втрезвую. Мне больше всего жалко Вадика, который до шести утра ждал в машине. Если бы в школе лучше учился, ждал бы его я. Водила — это карма.
Они пришли
У каждого есть свои заскоки, если не считать меня и тебя, Читатель. Хотя насчет тебя я уже не так уверен.
Томас Фуллер
С головой накрылся одеялом. Сон беспокойный. Снится детство, и я, как всегда, опаздываю в школу. Мать ругается, отец с раннего утра на работе. Мой школьный рюкзак, тяжелый, но модный, дедовский подарок из Югославии. Мама дала с собой бутербродов, покрыла трехэтажно за лень, погладила по голове, поцеловала и сказала:
— А вот Миша всегда раньше всех встает!
— Мама, Миша — дурак, и от него плохо пахнет.
— Все, молчи, ты не лучше. Зато он свою маму слушает.
Спускаюсь по грязной лестнице, в лифт одному нельзя, да и запах там ужасный. Все псы наших соседей считают своим долгом ссать прямо в лифте. Разумеется, что никто не убирается, все же кругом принадлежит народу, пусть народ и убирает. Конечно, говно убирали, кроме жидкого. Короче, тогда, как и сейчас, улица начиналась сразу за входной дверью. С пяти лет я уже научился читать вслух ругательства, написанные на стене родной пятиэтажки: «Наташа блядь», «Хуй вам всем», «Вера из 54-й хорошо сосет». Что означала последняя фраза, тогда не понимал. Ну и что такое она сосет? Странные эти взрослые.
— Папа, что значит слово «блядь»?
Судя по прямому удару в голову, понял, что новое слово мне пригодится, когда вырасту. Сижу как-то в классе, смотрю на Юлю, мою детскую любовь. У нее первой появились сиськи, и за две конфеты она разрешила мне их потрогать. Что тут такого? Не понимаю, почему отец, когда навеселе, говорил маме: «Дай потрогать твои арбузики!» Кожа как кожа.
Ностальгию испортили голоса, прорывающиеся из реальности. Визгливый женский голос спорил с унылым басом.
За окном уже утро. Макаки нет. Подумал, что не выключил телевизор, хотя не уверен, включал ли его вообще. Голый, но в носках, дополз до большой комнаты. Нет, не включал. Шумная беседа не прекратилась. Нашел туфлю, подошел к батарее и начал стучать каблуком, но классический прием злых советских бабулек не сработал. Мужик и баба начали говорить еще громче..
— Он долго собирается нас мучить, придурок? — кричала женщина.
— Да ты всю жизнь мучаешься! Не он, так я тебя измучил, ты вечно недовольная, скотина, — возразил мужской голос устало. — Судя по объему твоих жалоб, ты должна была сойти с ума, умереть, сдохнуть от горечи, обиды, ненависти, унижения и разочарования еще лет десять назад.
— Ты — мелкая тварь! — голос перешел на визг. — Ты… ты… унылый хуй! Я с тобой разговариваю! Ты ни о чем, кроме ебли, не думаешь, и даже это уже не слишком хорошо можешь. ТЫ ТУПОЙ. Вы друг друга стоите.
— Не ори, я устал, и мне больно!
— Наебался и устал, а я? Про меня кто-нибудь здесь думает? Меня здесь никто ни во что не ставит и даже не слышит, ни ты, ни он!
Женщина завывала так, что я на мгновение представил ее, поющей трагическую оперную арию.
— Откуда эти чокнутые, — прорычал я сквозь сон. — И как можно настолько ненавидеть мужа и сына, чтобы орать на весь стояк дома. Блядь, дайте поспать, иначе меня сейчас стошнит.
— Мужа и сына? — прошептала женщина над моим ухом. — Он сказал — мужа и сына?
Крика я больше не слышал, но сквозь сон периодически прорывался их напряженный шепот.
Вернулся в спальню, накрыл голову подушками. Москва уже меньше нравится. Надо найти другую квартиру или переехать в гостиницу. Чужой сон никогда не вызывал уважения у соседей, особенно в России. Закрыл глаза и начал пересчитывать овец.
— Я не понял, ты считаешь это нормальным? Спал два года, никого не трогал, не жаловался, смирился с каторгой рукопашного удовольствия, — и вдруг я просыпаюсь от боли! Зачем ей нужно было меня кусать? Сучка. Как больно, тварь. А наш все хи-хи-ха-ха. Идиот! (мужской голос).
— Ты проспал переезд, карлик. Мы в совке. Але, понял меня? (женский голос).
— Нет, не понял. Мне больно! Сучка укусила меня, а потом чуть не придушила. Тупость. Могла и поцеловать. Теперь заснуть не могу… (мужской голос).
— Спасибо скажи, что про тебя вспомнили! (женский голос).
— Ты, тварь виртуальная, лучше заткнись. Ничего хорошего про тебя не припоминаю. Что нам теперь делать? Поумничай немножко, вдруг подскажешь что толковое! (мужской голос).
— В принципе, мне все равно. Такого дурака, как наш, не исправишь. Но мы можем хотя бы советами помочь, чтобы не оказаться в Таиланде в одно прекрасное утро. Умрет этот придурочный от «хорошей» жизни, а нам куда идти? Следующий может оказаться хуже этого. Нашего-то более-менее контролировать можем. Согласен?
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.