Антихристов кучер - [3]

Чувство страха, боязни самого себя и своего одиночества возбудило у него настоятельное желание скорее выскочить на улицу, чтобы не быть одному, видеть, по крайней мере, прохожих, слышать уличный шум.

Он выпил еще полстакана, допил рассол, затем надел потертое пальтишко, блин, служивший ему картузом, и вышел на улицу, засунув в рукава свои короткие, безобразные, когда-то обмороженные в пьяном виде пальцы, косматый, согнувшийся, дрожащий и жалкий, как кабацкий завсегдатай...

Улица несколько оживила Александра Ивановича свежим воздухом, своими звуками и светом солнечного дня. Сквозь треск экипажей откуда-то доносились веселые и вместе с тем грустные звуки хриплой, убогой шарманки.

"Медведь", смягчаясь, медленно уходил из его головы, и знакомые улицы показались ему в каком-то новом свете, словно он давно не был в этом городе или смотрел на него с каланчи. Звуки шумного города доносились до него как бы издалека и баюкали его отупевшую душу. Обрывки каких-то неясных мыслей медленно поползли в его голове, и он сам не знал, о чем, собственно, он думает, но чувствовал себя лучше.

В таком настроении он бродил по улицам, безучастно смотря на встречных людей, на проезжавшие экипажи, бессознательно ища, с кем бы встретиться и не быть одному.

Вдруг кто-то окликнул его. Александр Иванович вздрогнул и обернулся: его догонял какой-то хорошо одетый господин важного вида, в золотых очках.

- Так, значит, я не ошибся! - заговорил он, останавливая Александра Ивановича. - Это ты, Александр?..

Александр Иванович всмотрелся в него своими близорукими глазами и отвечал с недоумением:

- Я вас не знаю...

- Я Третьяков!..

При этом имени Александр Иванович вдруг весь съежился и почувствовал желание убежать, шмыгнуть куда-нибудь, провалиться сквозь землю... Он вдруг узнал в этом важном господине своего товарища по университету, когда-то делившего с ним вместе студенческое житье, когда-то преклонявшегося пред талантами Александра Ивановича. Ему вдруг стало стыдно своей наружности, костюма и всего своего существования. Он совсем растерялся от такой неожиданности и пробормотал какие-то несвязные слова. Но уж Третьяков взял его под руку и увлек с собой, не переставая говорить. Это был живой, бодрый, красивый мужчина, казавшийся гораздо моложе Александра Ивановича.

- Как я рад, что ты мне попался! - говорил он. - Я недавно здесь и слышал о твоем здесь пребывании... Я хотел тебя разыскать: мне так хотелось взглянуть на тебя... Но тебе, должно быть, плохо живется?

Александр Иванович конфузливо ежился. Третьяков продолжал:

- Как же ты изменился! Даже странно, что я узнал тебя через столько лет!.. Ведь мы с тобой расстались еще студентами... Эх, Александр, помнишь прежнее?..

- Не вспоминай! - глухо отвечал Александр Иванович. - Я теперь застрял в канцелярщине! Я - мертвый человек! Напрасно ты узнал меня!

Старый товарищ пристально посмотрел на Александра Ивановича.

- Что с тобой, Александр? Ты какой-то растерянный?

- Я одичал... Мне стыдно перед тобой... Я в таком виде...

- Помилуй! Ведь я-то все тот же! Зайдем сейчас ко мне, я познакомлю тебя с моей женой, мы вместе позавтракаем, вспомянем нашу молодость!..

- Что ты, что ты! В уме ли? - вскричал Александр Иванович в ужасе. - Куда же меня пустить в моем костюме? Ты посмотри на меня! - И он хотел выдернуть свою руку, но приятель крепко держал ее, говоря:

- Нет, брат, не уйдешь!

Они долго спорили, и наконец Александр Иванович был насильно затащен в подъезд какой-то очень хорошей квартиры.

Волей-неволей он должен был подчиниться и войти по лестнице наверх. Их встретила горничная. Она с уважением сняла с Александра Ивановича его рваное пальтишко.

- Сиди здесь! - сказал ему товарищ. - Я сейчас представлю тебе жену!

И он скрылся в боковую дверь. Александр Иванович покорно сел и начал оглядывать комнату. Он пятнадцать лет нигде не бывал, кроме своей конуры и канцелярии, которая была еще мрачнее, чем конура, с огромными грязными окнами, огороженными, как тюрьма, железными решетками.

Эта уютная, изящная, роскошная и простая комната поражала его. В ней не было ничего лишнего, ничего бьющего в глаза; он не заметил ни одного отдельного предмета, обращающего на себя внимание. Мягкая бархатная мебель, ковры, картины, канделябры, книги и масса всевозможных мелких вещей представляли из себя какое-то одно общее целое, одушевленное, казалось, мыслью, вкусом и характером хозяев. Это была квартира, а не "квартирка", не то, что обыкновенно содержит в себе "семейных людей" и ту "обстановочку", глупую и ненужную, где каждая вещь говорит о невыносимо пошлой рутине; это было помещение, где "живут", а не существуют, где находятся люди, а не спарившиеся две особи мужского и женского пола. Это было обиталище разумных, развитых и мыслящих существ.

Александр Иванович вспомнил свое логовище и только теперь с поразительной ясностью увидал, до чего низко он опустился, какое жалкое и нечеловеческое существование влачил, до какой степени забросил в себе образ человеческий.

И у него зародилось смутное желание "подняться", сбросить с себя этот кошмар обломовщины, ухватиться за жизнь, попытаться узнать, все ли для него пропало в жизни или не все.