Антихриста - [6]
– А кстати, Бланш, ты никогда не говорила мне, почему ты пошла учиться на социологический факультет?
Если бы я не так растерялась, то могла бы ответить: «Я никогда не говорила, потому что ты никогда не спрашивала». Но почти потеряла дар речи: чтобы Христа обратилась ко мне – это было такой редкостью!
Глядя на мою ошарашенную физиономию, отец досадливо подтолкнул меня:
– Ну же, Бланш, отвечай!
– Мне хочется научиться общению с людьми…
Может быть, я нескладно сказала, но в принципе сказанное отражало суть того, что я думала, и, по-моему, могло служить приемлемой мотивировкой. Мама с папой вздохнули. И я поняла, что Христа задала свой вопрос нарочно, чтобы унизить меня перед ними. Это ей отлично удалось: в глазах родителей я не выдерживала никакого сравнения с «этой замечательной девочкой».
– Бланш всегда была слишком правильной, – сказала мама.
– Вот бы ты нам ее пообтесала, почаще бы вытаскивала ее из дому! – продолжил папа.
Я похолодела: в этой грамматической цепочке «ты нам ее» заключался весь ужас нашей новой жизни вчетвером. Обо мне говорили в третьем лице. Как будто меня тут не было. А меня и правда не было. Все решалось между теми, кого обозначали местоимения «ты» и «мы».
– В самом деле, Христа, научи ее жизни, – прибавила мама.
– Попробую, – согласилась гостья.
Я была в нокдауне.
Через несколько дней Христа подошла ко мне в университете и с обреченным видом сказала:
– Я дала слово твоим родителям, что познакомлю тебя с ребятами.
– Спасибо, но это вовсе не обязательно, я обойдусь.
– Нет уж, идем, обещание есть обещание.
Она схватила меня за руку и поволокла к своей кодле.
– Народ, это Бланш.
К моему облегчению, никто из здоровенных лбов не обратил на меня внимания. Но дело сделано: я представлена.
Выполнив свой долг, Христа повернулась ко мне спиной и принялась болтать с приятелями. А я стояла среди них пень пнем, изнемогая от неловкости. Пока не отошла в сторону, успев покрыться холодным потом.
Какой же дурой я выглядела! Разумеется, вся эта минутная история не стоила выеденного яйца. Но я никак не могла избавиться от тягостного ощущения.
Наконец вошел преподаватель, и студенты разошлись по местам. Христа, проходя мимо меня, наклонилась и прошипела:
– Ну хороша! Я ради нее из кожи вон лезу, а она не желает рта раскрыть и смывается, плевать ей на всех!
Она скользнула дальше и села через два ряда от меня, я же чувствовала себя совершенно раздавленной.
Я потеряла сон.
Теперь я и сама себя убедила, что права была Христа – в этом случае получалось не так обидно. Конечно, я должна была с кем-нибудь заговорить. Но о чем? И с кем? Мне нечего сказать этим типам, да я и не хотела с ними общаться!
«Вот видишь, – думала я, – ты ничего не знаешь об этих ребятах, а уже уверена, что не желаешь с ними общаться. Слишком гордая, все тебе нехороши. Другое дело Христа, она к людям всей душой, идет к ним так же, как пришла к тебе и твоим родителям. И каждому ей есть что дать. У тебя же нет ничего ни для кого, даже для самой себя. Ты пустое место. Может, Христа и резковата, но она настоящая, она живет в реальном мире. Лучше быть какой угодно, только не такой, как ты».
Разноречивые чувства раздирали меня на части. Внутренние голоса спорили между собой. «Чушь! – скрипел один. – Да как она смеет говорить, что лезет ради тебя из кожи вон! Когда кого-то знакомят, представляют и тех и других, а она тебе никого не назвала. Да она тебя ни в грош не ставит!»
«Подумаешь, барыня какая! – гремел другой. – Ее-то, Христу, никто никому не представлял. Она сама, одна, приехала из своего захолустья, ей столько же лет, сколько тебе, и ей не требуется ничья помощь. Это ты, ты сама ведешь себя как последняя кретинка!»
«Ну и ладно! – не сдавался первый голос. – Я что, кому-нибудь жалуюсь? Может, мне нравится быть одной. Все лучше, чем ошиваться в толпе. Это мое право».
Насмешливый хохот в ответ: «Вранье! Сама знаешь, что врешь! Ты всегда мечтала вписаться в компанию, и до сих пор тебе это ни разу не удавалось. Христа – это твой шанс, единственный за всю жизнь! И ты его упустишь, идиотка, бестолочь…»
Потоки отборной брани лились на мою голову.
Так проходили бессонные ночи. Я ненавидела себя, готова была себя придушить.
В ночь с понедельника на вторник, когда мы обе уже лежали в темноте в моей комнате, я попросила Христу:
– Расскажи мне про Детлефа…
Я боялась, что она отошьет меня своим железным «не твое дело!». Но она, глядя в потолок, задумчиво проговорила:
– Детлеф… Он курит. Ему очень идет. Классный парень. Высокий, блондин. Смахивает на Дэвида Боуи. Жизнь его не балует, он много выстрадал. Когда он куда-нибудь входит, все сразу замолкают и смотрят на него. Он неразговорчивый, редко улыбается. Привык скрывать свои чувства.
Мне портрет этого мрачного красавца показался жутко смешным, любопытной была только одна деталь.
– Он правда похож на Дэвида Боуи?
– Особенно в постели.
– А ты видела Дэвида Боуи в постели?
– Дура ты, Бланш! – сердито выдохнула Христа.
А по-моему, вопрос был вполне логичным. В отместку Христа ядовито сказала:
– Ты, ясное дело, еще девственница.
– Откуда ты знаешь?
Вот уж этот вопрос – глупее некуда. Христа фыркнула. Опять я упустила возможность вовремя промолчать.
Разговоры с незнакомцами добром не кончаются, тем более в романах Нотомб. Сидя в аэропорту в ожидании отложенного рейса, Ангюст вынужден терпеть болтовню докучливого голландца со странным именем Текстор Тексель. Заставить его замолчать можно только одним способом — говорить самому. И Ангюст попадается в эту западню. Оказавшись игрушкой в руках Текселя, он проходит все круги ада.Перевод с французского Игорь Попов и Наталья Попова.
«Словарь имен собственных» – один из самых необычных романов блистательной Амели Нотомб. Состязаясь в построении сюжета с великим мэтром театра абсурда Эженом Ионеско, Нотомб помещает и себя в пространство стилизованного кошмара, как бы призывая читателяне все сочиненное ею понимать буквально. Девочка, носящая редкое и труднопроизносимое имя – Плектруда, появляется на свет при весьма печальных обстоятельствах: ее девятнадцатилетняя мать за месяц до родов застрелила мужа и, родив ребенка в тюрьме, повесилась.
Знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии Претекстат Tax близок к смерти. Старого затворника и человеконенавистника осаждает толпа репортеров в надежде получить эксклюзивное интервью. Но лишь молодой журналистке Нине удается сделать это — а заодно выведать зловещий секрет Таха, спрятанный в его незаконченном романе…
Блистательная Амели Нотомб, бельгийская писательница с мировой известностью, выпускает каждый год по роману. В эту книгу вошли два последних – двадцать девятый и тридцатый по счету, оба отчасти автобиографические. «Аэростаты» – история брюссельской студентки по имени Анж. Взявшись давать уроки литературы выпускнику лицея, она попадает в странную, почти нереальную обстановку богатого особняка, где ее шестнадцатилетнего ученика держат фактически взаперти. Чтение великих книг сближает их. Оба с трудом пытаются найти свое место в современной жизни и чем-то напоминают старинные аэростаты, которыми увлекается влюбленный в свою учительницу подросток.
«Страх и трепет» — самый знаменитый роман бельгийки Амели Нотомб. Он номинировался на Гонкуровскую премию, был удостоен премии Французской академии (Гран-при за лучший роман, 1999) и переведен на десятки языков.В основе книги — реальный факт авторской биографии: окончив университет, Нотомб год проработала в крупной токийской компании. Амели родилась в Японии и теперь возвращается туда как на долгожданную родину, чтобы остаться навсегда. Но попытки соблюдать японские традиции и обычаи всякий раз приводят к неприятностям и оборачиваются жестокими уроками.
В своих новых романах «Тайны сердца» и «Загадка имени» Нотомб рассказывает о любви, точнее, о загадочных тропах нелюбви, о том, как это откликается в судьбах детей, обделенных родительской привязанностью. «Тайны сердца» (во французском названии романа обыгрывается строка Мюссе «Ударь себя в сердце, таится там гений») – это жестокая сказка о судьбе прелестной девочки по имени Диана, еще в раннем детстве столкнувшейся с ревностью и завистью жестокой матери, которая с рождением первого ребенка решила, что ее жизнь кончена.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.