Антихрист - [3]

По-видимому, все шло как нельзя лучше; но ожесточенная школа, поставившая себе задачей преследовать апостольство Павла хотя бы на краю света, не дремала. Мы уже видели, что эмиссары этих пламенных консерваторов следили за ним, что называется, по пятам, и видели, что апостол среди язычников оставлял за собой по тем морям, по которым он проезжал, длинный след ненависти, Павел, изображаемый в виде опасного человека, который учит вкушать жертвенное мясо и блудодействовать с язычницами, наперед намечен и обречен на общее преследование. Этому с трудом можно поверить, но сомневаться в этом нельзя, ибо это сообщает нам сам Павел. Даже в этот торжественный, решительный момент он все еще встречает перед собой низменные страсти. Противники его, члены той иудео-христианской школы, которую за последние десять лет он всюду встречал на своем пути, предприняли в виде меры противодействия ему в некотором роде контрпроповедь Евангелия. Завистливые, спорщики, крикливые, они искали случаев раздражать его, отягчать положение узника, возбуждать против него евреев, умалять заслуги его уз. Добрые отношения, любовь, уважение, которые ему оказывали другие, их громогласное заявление, что цепи апостола составляют славу и лучшую защиту Евангелия, утешали его во всех этих неприятностях. «Но что до этого?» — писал он около этого времени…

Как бы ни проповедовали Христа, притворно или искренно, я тому радуюсь и буду радоваться, ибо знаю, что это послужит мне в спасение по вашей молитве и содействием Духа Иисуса Христа, при уверенности и надежде моей, что я ни в чем посрамлен не буду, но при всяком дерзновении, и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью. Ибо для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение. Если же жизнь во плоти доставляет плод моему делу, то не знаю, что избрать. Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше, а оставаться во плоти нужнее для вас.

Это величие духа давало ему удивительную силу, уверенность, веселое настроение. «Но, — пишет он одной из своих Церквей, — если я и соделываюсь жертвой за жертву и служение веры вашей, то радуюсь и сорадуюсь всем вам; о сем самом и вы радуйтесь и сорадуйтесь мне». Впрочем, он охотно верил в свое оправдание и даже в то, что оно должно последовать в скором времени; он видел в нем торжество Евангелия и на нем строил новые планы. Правда, незаметно уже, чтобы мысли его были по-прежнему направлены на Запад. Он думает о Филиппийцах, о Колоссянах и мечтает удалиться к ним вплоть до дня пришествия Господа. Быть может, он ближе познакомился с латинским миром и понял, что вне Рима и Кампаньи, стран, которые благодаря сирийской иммиграции стали очень сходными с Грецией и Малой Азией, он всюду встретится с большими затруднениями, хотя бы ввиду языка. Быть может, он знал немного по-латыни, но во всяком случае слишком недостаточно для того, чтобы проповедовать с успехом. Еврейский и христианский прозелитизм в первом веке мало прививался в истинно латинских городах; он существовал в таких городах, как Рим, Пуццуола, где, благодаря постоянному прибытию восточных эмигрантов, был очень распространен греческий язык. Программа Павла была в достаточной мере выполнена; Евангелие было возвещено в обоих мирах; по образному выражению пророчеств, оно достигло края земли, было возвещено всем нациям поднебесной. Мечты Павла заключались теперь в возможности свободно проповедовать в Риме, затем в том, чтобы возвратиться к своим церквам в Македонии и Азии и вместе с ними спокойно ожидать в молитве и экстазе пришествия Христа.

В общем, в жизни апостола было мало таких счастливых лет, как эти. От времени до времени он получал большое утешение; ему нечего было опасаться недоброжелательных евреев. Бедная комнатка узника была центром изумительной деятельности. Безумства светского Рима, его зрелища, скандалы, преступления, гнусности Тигеллина, мужество Тразеа, ужасная судьба добродетельной Октавии, смерть Палласа — все это мало коснулось наших благочестивых иллюминатов. Образ этого мира преходящ, говорили они. Картина великого божественного будущего заставляла их закрывать глаза на запятнанную кровью грязь, которую они попирали ногами. Действительно, предсказание Иисуса исполнялось. Среди мрака, в котором царствует Сатана, среди плача и скрежета зубов образовался маленький рай для избранных. Они живут здесь в своем замкнутом мире, внутри облеченном светом и лазурью, как в царстве Божием. Но за пределами его какой ад!.. Боже, как ужасно жить в этом царстве Зверя, где червь не умирает, огонь не угасает!

Величайшим из радостных моментов этой эпохи жизни было для Павла прибытие посольства от его милой Церкви Филиппийской, первой из основанных им в Европе; там он оставил столько преданных друзей. Богатая Лидия, которую он называл «своей истинной супругой», не забывала его. Присланный Церковью Епафродит доставил ему некоторую сумму денег, в которых апостол сильно нуждался ввиду издержек, вызванных его новым положением. Павел, всегда делавший исключения для Филиппийской Церкви и принимавший от нее то, чем он не хотел бы обязываться никакой другой, с радостью принял и этот дар. Новости, привезенные послом, были превосходные. Ничто не смущало мира в этой Церкви, если не считать некоторых мелких столкновений между диакониссами Еводией и Синтихией. Притеснения, вызванные некоторыми недобродетельными людьми и окончившиеся заключением под стражу нескольких лиц, послужили только поводом для верующих выказать свою терпеливость. Ересь иудео-христиан, требование подвергаться обрезанию тоже не коснулись этой Церкви. Несколько дурных примеров, которые показали светские, чувственные христиане и о которых апостол говорит со слезами, по-видимому, имели место среди членов не этой Церкви. Епафродит оставался некоторое время с Павлом, причем заболел и едва не умер; болезнь его была результатом его преданности. Страстное желание вернуться в Филиппы охватило этого превосходного человека; он пытался сам положить конец беспокойству, которое испытывали его подруги. Со своей стороны и Павел, желая как можно скорее положить конец страхам этих благочестивых женщин, поспешил отпустить его, передав через него Филиппийцам письмо, полное нежности, написанное рукой Тимофея. Никогда он не находил таких нежных выражений для того, чтобы передать этим добрым и чистым Церквам всю ту любовь, какую он к ним питал в своем сердце.