Антихрист - [208]

Иван даже закрыл глаза, чтобы сдержать волнение, когда увидел, что по проходу идет высокая женщина с внешностью ведущей телевизионных новостей. Только он закрыл глаза, как перед его взором предстал узорчатый мраморный пол римского дворца и лежащая на нем в сладострастной позе прекрасная римлянка, та самая, которой он овладел по приказу Нерона. Сердце Ивана сжалось, потом начало мощно стучать. Чтобы развеять это наваждение, Иван открыл глаза и увидел, что женщина укладывает свои вещи в тот же отсек полок, что и он. «Она будет сидеть рядом? Что же мне теперь делать? — подумал Иван почти с ужасом. — Как мне себя вести?»

Женщина взглянула на Ивана с высоты своего роста, и по ее губам пробежала едва заметная улыбка, а глаза чуть блеснули. «Какой прекрасный экземпляр мужского рода, — подумала она. — Сколько блеска и ума в его глазах, и, наверное, очень силен». Она обратила внимание на него сразу, как только вошла, привычка оценивать всех присутствующих мужчин на предмет их возможного использования в том или ином качестве выработалась у нее еще со школьного возраста, а может, она уже родилась с этой привычкой. Иван был моментально подсознательно охарактеризован как потенциальный любовник, а настроение у женщины было подходящим для кратковременного знакомства или, если получится, то и для дорожного романа с коротким продолжением.

Сердце Ивана вообще остановилось. «Кажется, я ей понравился, во всяком случае, она заинтересовалась мной».

— Здравствуйте, — сказала женщина.

— Здравствуйте, — ответил Иван и улыбнулся. Между ними пробежала неуловимая, но такая знакомая всем людям искра взаимной симпатии, которая порой заставляет людей делать безрассудные поступки и с которой часто и начинается любовь. Женщина ответила на улыбку и отвела взгляд. Она села рядом и слегка коснулась локтем Иванова плеча, вызвав в Иване внутреннее содрогание. «Вот до чего доводят научные изыскания в одиночной камере, — подумал Иван и сжал зубы. — Черт возьми! Почему же мне в бункере-то женщины не мерещились?»

Женщина достала из сумки журнал на английском языке и стала читать. «Вот сидит читает и даже не подозревает, какие чувства я испытываю. Знала бы, наверное, убежала бы или вызвала полицию», — подумал Иван.

— Вы давно из России? — вдруг спросила женщина, прервав размышления Ивана.

— Давно. Три с половиной года, — ответил Иван на ставшем каким-то непривычным русском языке. — Женщина удивленно качнула головой и внимательно посмотрела на Ивана.

— Я редактор программы новостей телевидения, зовут меня Ольга. — «Везет же мне», — внутренне усмехнулся Иван. — Вы уж меня извините, это все мое профессиональное любопытство. Но вы напоминаете мне одного американского музыканта, о котором было много шума в прессе года три или четыре назад. Много говорили об импровизированном концерте, который он давал. Не вы ли это? Я не ошибаюсь?

— Возможно.

— Вы очень хорошо говорите по-русски. Настолько, что я думаю… Вы что, русский?

— Да.

— Вы там были американцем, кажется… Наделал столько шума и исчез…

— Нет, нет, я русский, и гражданство у меня российское. Так все получилось, несколько необычно, что ли…

Все внутреннее волнение, которое вызвала в Иване эта женщина, прошло. Теперь рядом сидел не объект жгучего вожделения, а человек, которому надо было что-то отвечать и как-то с ним общаться, стараясь не вызвать отрицательного впечатления о себе.

— А вы давно в Соединенных Штатах? — спросил Иван.

— Я прилетела на неделю. Но вынуждена срочно вернуться в Москву.

Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Стюардессы пошли по рядам, напоминая, что надо пристегнуть ремни. Иван стал смотреть в окно. И тут на него вдруг всей своей тяжестью обрушилась мысль, что все часы его жизни уже сочтены и их осталось очень мало. Иван растерянно посмотрел по сторонам. Вокруг сидели люди, и никто из них не знал о том, что происходит в его душе. «Да и почему, собственно, кто-то должен об этом знать? Это — мое глубоко личное дело. Каждый день на Земле умирает триста тысяч человек, и в тот день, когда умру я, тоже умрет триста тысяч. Я должен устроить свою — свою — жизнь за эти семь дней. Что бы я ни делал и что бы ни говорил за эти дни, после моей смерти обо мне на Земле не останется никакой памяти. Все, что касается меня, будет вычеркнуто из памяти людей. Поэтому я могу не отказывать себе в праве говорить и делать то, что считаю нужным».

Самолет быстро набирал высоту. Через окно Иван видел только океан.

Он вновь почувствовал необходимость действовать. И, как уже было много раз, вдруг почувствовал, что не принадлежит себе, но на этот раз основа чувства была совсем другая. Решение пришло откуда-то извне без рассуждений, как всегда приходили к Ивану самые важные решения. «Ну и что из того, что обо мне не останется никакого воспоминания? Из этого вовсе не следует, что я не должен делать то, что считаю нужным. Как прожить эти дни? — Иван почувствовал холод внутри, вдруг осознав, что он, Иван Свиридов, как человек, как неповторимая смертная личность, а не средство для достижения какой-то конкретной цели, никому не нужен. Эта мысль привела его в замешательство. — Но ведь есть же город, где меня многие знают, где знали мою мать и бабушку, где жили Наташа и Сергей. Это же моя родина, в конце концов, — это слово было извлечено Ивановой памятью из мертвого, никогда не используемого словарного запаса. — Там еще помнят о мальчишке, который гонял мяч во дворе и мотал нервы преподавателям в школе. Поеду туда, по крайней мере, я увижу знакомые лица».