АнтиГрабовой. Кто «воскрешает» наших мертвых? - [5]

— Я тебя сейчас подниму, переверну вниз головой и разобью об землю», — это говорит один ребенок другому ребенку. Оба играют в детской комнате психологической реабилитации, организованной для бывших в заложниках детей. Дети повторяют друг другу слова, которые слышали от террористов. В день здесь бывает человек по 30, из них не меньше 10 новеньких. У новеньких, когда их подзываешь к себе, взгляд такой, как будто я в него сейчас выстрелю.

— Если ты мне не купишь «Сникерс», я тебя убью, — говорит 10-летний Давид Фидеров своей матери.

Координатор психологической службы Беслана Валерий Юханов считает, что это нормально: «У них огромное количество подавленной агрессии. Это как гной. Он или разрушает человека изнутри, или вырывается наружу. Их поведение сейчас проявляется в двух крайностях: бурные эмоции сменяются полной замкнутостью, середины нет. Наша задача — в игровой форме заставить детей выплеснуть эту подавленную агрессию. Им нужно как можно больше активности — как физической, так и творческой. Иначе начнутся психосоматические явления — вплоть до отказа органов и выпадения волос.

Валерий показал рисунки, которые рисуют дети Беслана. Рисунок первый: дом без фундамента и крыши, из окна смотрит человек с черным лицом и красными глазами, подпись: «Мама». Рисунок второй: на черном фоне много-много разорванных сердец, подпись: «Наши сердца». Рисунок третий: просто красная мазня и подпись: «Кровь». Речку и радугу у этих детей получается нарисовать только через 2 недели регулярных занятий.

Они очень быстро повзрослели, — продолжает Валерий Юханов. — 12-летние стали 15-летними. Их уже не заставишь ходить в музыкальную школу. Они говорят: «Я лучше буду боксом заниматься». Многие на вопрос, кем ты хочешь стать, отвечают: «Террористом». Это тоже объяснимо. Увидев своих родителей в беспомощном состоянии, они инстинктивно пытаются заменить их особой, стараются стать сильнее отцов. А так как именно террористы пошатнули в их глазах родительский авторитет, они ассоциируют эту силу именно с боевиками.

Параллельно мы сейчас организовываем группу поддержки для взрослых, — продолжает Галина Самарская, руководитель мобильной группы психологов из Ростова. — Если ребенок видит, как рушится внутренний мир его родителей, то его собственный внутренний мир рушится в 4 раза быстрей. Уже сейчас у нас весь день загружен. В основном, работаем по вызовам: у многих бывших заложников развилась боязнь открытого пространства и они просто не выходят из дома. Кроме того, после теракта в городе сложилась непростая социальная обстановка, традиционные взаимоотношения между людьми пошатнулись: одни испытывают страшное чувство вины, что остались живы, другие — наоборот, чувство мести к тем, кто был внутри и не смог спасти их детей. Во взрослых людях тоже кипит подавленная агрессия, которую они не знают, как выплеснуть. Для них сейчас ключевая потребность — это потребность в ясности. Кто виноват? К кому испытывать ненависть? Им не обязательно мстить, хотя этот обычай — тоже способ избавиться от подавленной агрессии, для них главное — до конца понять, что произошло. Ненавидеть какую-то одну сторону психологически легче, чем всех и никого. Им сейчас бессмысленно говорить, что терроризм не имеет национальности, что не бывает плохих народов и так далее. Требовать от них толерантности сейчас — это значит заставить их ненавидеть весь мир.

На прием заходит очередная посетительница — Фатима Калоева. Она привела свою дочь Элину. Фатима — троюродная сестра того самого Виталия Калоева, который спустя год после столкновения самолетов над Боденским озером нашел и зарезал швейцарского диспетчера.

Как ни странно, труднее всего сейчас тем матерям, которые не были там со своими детьми, — продолжает после осмотра Фатимы Галина Самарская. — Даже тем, у которых дети остались живы. 3 сентября, когда эти матери узнали, что дети живы, они испытали сильнейший психологический шок.

3 сентября? Может, 1-го, когда узнали, что дети в заложниках?

Нет. 1 сентября эти матери умерли. Психологически умерли. Знаете, как солдат, когда идет в атаку, он психологически умирает. Ему уже не страшно. И они успели закрепиться в состоянии психологической смерти. А 3-го вдруг выяснилось, что надо жить. Воскресать из мертвых. Жить после смерти[1].

Школьный переулок — самое страшное место в городе. Только из двух домов — 37-го и 39-го — после теракта вынесли 33 гроба.

— Раньше это было самое шумное место в Беслане, а теперь ни одного ребенка здесь не осталось, — говорит жительница Школьного переулка Маргарита Басаева. Маргарита сразу оговаривается, что никакого отношения к тому Басаеву не имеет. — В Осетии много хороших Басаевых, и большинство из них родом из Куртатинского ущелья, того самого, откуда в XVIII веке к русской царице направилась делегация с просьбой о присоединении Осетии к Российской империи. У меня самой там никто не погиб, но когда я возвращаюсь домой, ощущение такое, как будто у самой дом пуст. Говорят, что время лечит боль, но теперь я в это перестала верить. Я вижу этих людей каждый день — боль у них только усиливается. Те, кому за 40, — я уверена — не снимут траур уже до самой смерти.