Антиглянец - [7]

Надо что-то сказать. Или подойти?

Мы смотрели друг на друга с секунду, которой хватило, чтобы между нами выросла стена. Он кивнул и отвернулся. Сделал полшага от меня, не снимая руки с ее талии. К ним подошли какие-то люди. Обнялись, расцеловались, рассмеялись.

Я стояла в обнимку с цветочным пиджаком и чувствовала, что упаду, если сейчас отцеплюсь от вешалки, точки опоры.

– Хотите купить? Их всего три у нас. Три в Милане и еще два в Лондоне. Эта коллекция не будет повторяться. Лимитированная серия только по случаю открытия бутика. Вашему другу понравится. Стиль Paul Smith…

Я не дослушала. Выставив вперед руки, как щит, я пробиралась к выходу, мимо красных платьев, мимо звезд, мимо Канторовича, который досказывал какой-то анекдот, мимо Куснировича, мимо картонного Пола Смита. По-моему, я толкнула и живого, но даже не извинилась.

Я вырвалась на главную аллею ГУМа, вылетела в ночь, нашла в темноте машину, вырулила задом с одного движения – в спокойном состоянии я бы на это потратила минут десять – и понеслась в сторону дома. Кажется, дома есть коньяк.

Я старалась не думать. Смотреть на дорогу и не думать. И все равно крутилась на одном месте. Как ошпаренная кошка, которую только что искупали в кипятке, чтобы заживо снять с нее кожу.

Хорошо, что ничего еще не было. А теперь точно ничего не будет.

А я, дура, думала, что мы медленно плыли к той самой точке, которая уже обозначилась на горизонте…

Меня уносило в открытое море, он сбрасывал за борт груз обязательств, отменял ради наших встреч деловые ужины, торпедировал встречных бизнесменов, которые подходили в ресторанах поздороваться с ним и познакомиться со мной.

– Лучшая журналистка Москвы и Московской области, – представлял он меня. И не называл имени. Специально.

– А с этим будь поосторожнее. Он женат, хотя в этом не признается.

Своих приятелей он тоже не представлял. Они сами тянули руки и доставали визитки.

– Я не собираюсь замуж, поэтому ваша жена никак не помешает.

Я старалась обозначать свою независимость. Он смеялся.

– Замуж не хочешь? Почему?

– Не вижу повода.

Я тоже смеялась. Я, может быть, интересуюсь его друзьями. Друзья исчезали, оставляя нас наедине.

Наедине он часто становился невыносим. Он всегда настаивал на своем, никогда не дарил мне цветов, ничего не обещал. Он даже не был красив. Умный, это да. И часто очень раздраженный.

Сценарий первого вечера стал повторяться.

Мы ужинали в центре. Дорого, вкусно и всегда шумно – в ресторане каждый второй знал Сашу и рано или поздно притягивался к нашему столу. Потом переезжали в клуб. Я успевала выкурить полпачки сигарет, пока он обсуждал дела с какими-то скучными костюмированными партнерами. Часов в 11 вечера он сам садился за руль своей BMW-760, и мы двигались в сторону Ленинского проспекта. Охрана Канторовича на джипе жалась сбоку, а в хвосте болталась моя «Нексия», порученная его водителю. Саша провожал меня до двери, пока Бурашку Че пристраивали у подъезда, жал на кнопки домофона, целовал руку, прощался. На обратном пути мы почему-то всегда молчали, хотя в начале вечера он говорил много. Я разглядывала кожаные внутренности его машины, он курил, я курила. Прощались. Бурашка тыкалась своей доброй мордой в газон. Я не понимала, чего он ждет.

В один из вечеров мы встретили шумную компанию его друзей возле клуба «Газгольдер», долго обнимались, знакомились, а потом еще полчаса прощались.

Наконец, когда мы уселись в машину, чтобы везти меня домой, он вдруг спросил:

– Куда едем?

– Как куда? На Ленинский.

– Да… Все сейчас подумали, что мы трахаться едем. А я, как мальчик, провожаю тебя домой.

Я промолчала. Не знала, что надо было говорить.

Он не появлялся полторы недели. Пропал. Я уже успела подумать, что все испортила. Может, он ждал какого-то другого ответа?

Но в этот вторник все решилось. Он позвонил и просил освободить для него четверг.

– До утра пятницы включительно. Поедешь ко мне на дачу?

Я замерла. И быстро, чтобы не зависнуть в неловкой паузе, сказала:

– Поеду.

Сегодня в семь он должен был за мной заехать.

Сегодня в восемь я видела его с ней.

Коньяк был. Я пила прямо так, из пластиковой самолетной бутылки. В холодильнике ничего не было, и я заедала горький дорогой Courvoisier сигаретами. Бесконечно крутила в голове мельчайшие подробности последних недель: как он смотрел, что говорил и в чем я виновата.

Звонил телефон. Я решила не подходить. Никого не хочу слышать. Я боялась расплакаться и высказать случайному человеку то, что не хотела говорить даже себе. Телефон настойчиво раздирал тишину квартиры. А вдруг что-нибудь у родителей случилось? Я дотянулась до трубки.

– Алена, ты куда делась? Я тебя весь вечер искала. Ты жива там?

Это была Ирка. Кто ей дал мой номер? Ах да, Полозов.

– Пропала, мне ничего не сказала. С тобой все в порядке?

– Нормально, Ир. Там просто душно было, я вышла на улицу, потом хотела тебе позвонить, сказать, что уезжаю, но мобильного твоего не было. А без приглашения обратно не пустили бы.

Я молодец, вру складно.

– А что у тебя с голосом? Ты пьешь там, что ли?

Черт, Ирка специалист, догадалась.

– Нет, просто устала сегодня и почти уже заснула.