Антиглянец - [41]

Канторовича не было. Я нервничала. Официант вился вокруг меня, соблазняя заказом, но я стойко держала оборону. Я взяла с собой побольше денег, чтобы в случае чего – интересно, чего? – хватило расплатиться самой. Я знала, что он воспримет это как унижение, если я достану деньги. Но оружие должно быть наготове – на случай, если он позволит себе унизить меня.

Сумка зашевелилась. Телефон обнаружился в последнем из карманов, который я обследовала.

Он!

– Алена? Это я.

Обычно, в прошлой нашей жизни, Канторович говорил по-другому.

– Это кто?! Госпожа Борисова? Неужели дозвонился?! – кричал он в трубку, и я сразу понимала, что он сейчас один, в машине или в кабинете, и готов болтать. Он попадал ко мне с первого раза, но любил эту игру в догонялки – он как будто долго набирал, у меня как будто долго было занято. Разговор, начатый так, всегда сулил легкое продолжение. В отличие от тех немногих разов, когда я звонила ему сама – в такие моменты он иногда бывал сух и даже холоден. Наверное, занят, люди рядом, жесткие и холодные бизнес-партнеры, перед которыми нельзя обнажать мягкое и подлинное – так я всегда думала. До Насти. Теперь я подозревала, что в эти моменты она была рядом – в машине, в магазине, где ей покупали что-нибудь бриллиантовое.

«Это я» и тихо так – было для него необычно.

– Да, слушаю.

Я тоже шифровалась. Никакой помощи тебе – вот думай теперь, что сказать дальше.

– А ты где? Вы приехали уже?

Вы – это кто? Кто еще тут должен быть – фотограф с корректором? Вариант один – ему неловко, второй – он устанавливает дистанцию. Чертов ребус эти мужские мозги!

– Извини, задержался на встрече. Подъезжаю уже. Стою на Никитской.

Извини – значит, опять на «ты».

У меня есть минут восемь. Я запустила руку в сумку – паническая реакция женщины, которую сейчас будут оценивать. Черт, где эта косметичка?

– Закажи нам что-нибудь пока. Я лечу.

«Нам» – это значит, что «мы» еще существует? Зачем он устроил эту игру в местоимения – чтобы подстраховаться на все случаи жизни? А я мгновенно оттаяла. Вот дурочка.

Я решила, что надо укрепить оборону, look мой боевой – пусть не думает, что меня можно так просто, в два слова, купить.

Тушь мазнула по веку. Говорила же мне Краснова – не крась никогда по второму разу, получится ужасно. Теперь я как Мальвина со склеенными ресницами, которые нечем расчесать. Пыльца теней просыпалась на мокрую тушь и испортила дело окончательно. По идее, лицо надо перерисовывать полностью. Но времени не было. Назло всем советам из журнала Gloss я прошлась по ресницам по третьему разу, сделав себе глаза, как у девушки из кабаре. Он все равно не разглядит – здесь темно. Мужчины не сильны в деталях.

Открыла дверь из туалета и уперлась прямо в него. Мы столкнулись в узком коридоре. Сколько раз я репетировала сцену встречи – я сижу такая гордая, не допускающая слабины, – и вот вам, пожалуйста. Испортила весь драматический накал ситуации. И что мне не сиделось под пушкинским абажуром?

Мы сделали попытку шагнуть друг к другу, но каждый вовремя остановился. Мы споткнулись о проблему, которая разделяла нас, и устояли на месте. Я – держась за ручку двери, он – в трех шагах от меня.

– Ну, здравствуй.

Обычно мы целовались по традиции московских тусовок. Щека к щеке и поцелуи в воздух: у девушек – помада, у мужчин – опыт стирания стойких помад. Может, женщина и съедает три кило помады за жизнь, но мужчина столько же стирает со своих щек и рубашек.

Церемонное целование рук отошло в прошлое еще на первой неделе знакомства. Опять новое – он взял правую руку, занятую сумкой, в свою, накрыл теплой ладонью.

– Я рад тебя видеть.

Сами собой щеки поплыли к ушам – я зачем-то разулыбалась.

– И я.

И я еще планировала быть жесткой. Вот предательский рефлекс на любовь!

Мы стояли в коридоре с нечетким ощущением прошлого и неясным рисунком будущего и не двигались дальше – чтобы не прояснять одно и не спугнуть другое.

Появился пушкинский молодец в фартуке.

– Добрый вечер, проходите!

Канторович опытным глазом окинул меню – моментально нашел все, что нужно. Полный набор, не выходящий за рамки деловой встречи, отметила я – ни вина, ни шампанского он не заказал.

– Ну что, форель, как ты любишь? Как обычно?

Нет, из чувства противоречия я заказала лососину. Ничего не будет как обычно.

Парень ушел, оставив нас вдвоем. Незаданные вопросы опять встали вокруг стола, физически уменьшив пространство. Кроме нас, здесь было еще много людей. Во всяком случае, за его плечом точно стояла Настя.

– Я не знал, что ты ушла из газеты.

Я пожала плечами.

– А почему так?

– Предложили что-то новое. Я согласилась.

Как выпутываются нормальные позитивные люди из таких историй? Почему, собираясь поговорить откровенно, как взрослая и уверенная в себе женщина – идеальная женщина, от лица которой я сочиняю статьи в журнале,– я – реальная прячусь от разговора, боюсь произнести то, что собиралась. Выстраиваю барьеры, через которые не так легко перепрыгнуть, даже если бы он хотел. И зачем тогда я согласилась на встречу, если жестко держу оборону?

Дома я могу произносить роскошные киношные монологи, из которых можно надергать хороший сценарий, а здесь молчу, как рыба об лед. Надо было ответить – все из-за Пола Смита. Он меня позвал в глянец, потому что ты ему позволил.