Античеловек - [4]

Наконец я сказал:

– Мы высаживаемся в Кантвелле.

Офицер неохотно поднял голову и отложил газету.

– Кантвелл – дрянное место, – офицер пожал плечами и скривился. – Там всего-то и есть что дежурная станция. Самолет там приземляется раз в два месяца. Холодина. Снег. Ветер – такой, что вы и представить себе не можете.

Станцию вообще собирались закрыть, а потом перевели туда меня.

– У нас там родственники, – сказал я, стараясь говорить как можно естественнее. Меня отнюдь нельзя считать величайшим актером из всех, поднимавшихся на подмостки со времен Бартона, – уж вы мне поверьте. Когда мне приходилось разговаривать с группой интернов, у меня дрожали ноги и до тошноты кружилась голова. Возможно, именно поэтому в их обществе я старался выглядеть таким жестким и крутым – потому, что они меня пугали. Но за последние несколько дней я был просто поражен, как легко, несмотря на всю мою застенчивость, я дурачу людей, если на карту поставлена моя жизнь.

Необходимость может стать матерью изобретательности, но лишь откровенный страх рождает истинное хладнокровие.

– Ваш билет, – офицер тщательно рассматривал нас, пока я вытаскивал два желтых бумажных квадратика. Сигарета в уголке его рта подрагивала, и длинный столбик пепла грозил свалиться с нее. Я боялся, что сейчас в его примитивных мозгах что-то щелкнет и он свяжет напечатанные в газете фотографии с двумя стоящими перед ним людьми. Вот уже больше недели мы играли в "кошки-мышки" со Всемирным Правительством, мчались вперед, словно заводные игрушки, пытались выиграть время. Наши фотографии и описания по крайней мере дней шесть красовались на первых страницах всех газет мира.

Если верить им, нас видели то в Лиссабоне, то в Акапулько, то в Нью-Йорке. К счастью, дежурный офицер явно предпочитал пропускать раздел новостей и дотошно изучать свежие сплетни и комиксы. Впервые в жизни я был благодарен высшим силам за то, что на свете существует массовая культура.

– Пожалуйста, – сказал я, наконец-то отыскав билеты, и протянул их офицеру. Должен заметить, что у меня даже не дрожали руки.

– Вы оплатили дорогу до Руши, – сказал офицер, снова посмотрев на нас. Похоже, ему никогда не говорили, что невежливо пялиться на человека, как на картинку из комикса. – Вы в курсе, что у вас оплачено за путь до Руши? И зачем вам нужно было покупать билет до Руши, если вы сходите здесь?

– У нас в последнюю минуту изменились планы, – сказал я. На мне начинало сказываться напряжение двух бессонных суток, причем за эти двое суток нам лишь раз удалось нормально поесть в том сан-францисском ресторанчике. Я не знал, выплывет ли моя ложь наружу, или офицер все-таки примет мои слова за чистую монету. Вероятно, некое правдоподобие в моих речах все-таки обнаружилось, поскольку дежурный пожал плечами и старательно переписал номера наших билетов в регистрационную книгу высадки. Если полиция догадается, кто скрывается за этими фальшивыми именами, – а она на это вполне способна, – то здесь останется запись, по которой ищейки правительства смогут проследить наш путь.

– Ваша капсула – последняя, – сказал офицер. Он сверился с часами, висящими у него на груди. – Мы высадим вас через одиннадцать минут.

Мы пошли вдоль ряда яйцевидных темно-красных шаров, гнездящихся в стенных нишах. Следом за нами подошел офицер и откинул тяжелую крышку последнего яйца.

– Пользовались раньше этой штукой? – спросил он, явно надеясь услышать отрицательный ответ и выразить свое превосходство, удостоив нас длинной и подробной лекции.

– Неоднократно, – ответил я. Мне стало любопытно, что бы он сделал, если бы узнал, что я пользовался капсулой четырнадцать раз за последнюю неделю.

– Помните, вам следует надежно привязаться. Держитесь за штурвал, пока вас не поймают лучом наведения, и не отстегивайте ремни, пока наземная служба не разрешит.

Я подождал, пока Он пройдет в капсулу и займет левое сиденье, потом протиснулся сквозь овальный проем и уселся справа. Офицер нахмурился.

– Позвольте показать вам, как следует держать штурвал, – пролаял он.

Мы тут же взялись за рулевое колесо, хотя пока что в этом не было необходимости. – Вот так вот лучше, – проворчал он и подозрительно посмотрел на меня, явно пытаясь что-то припомнить. – Не отпускайте штурвал, пока не попадете в луч наведения, – повторил он еще раз. Офицер был занудой.

– Не отпустим.

Офицер покачал головой.

– Не уверен. По-моему, пассажиры просто не способны ничему научиться.

Куча народу спускается, не держась за штурвал. Потом они сваливаются в свободное падение, пугаются, начинают хвататься за что ни попадя, режут руки о консоли. Потом, когда их все-таки ловят лучом, они вопят: "Братцы! На помощь!", прыгают, размахивают руками, ломают себе пальцы...

– Мы будем держаться за штурвал, – сказал я. Офицер нудил, как испорченная пластинка. Мне захотелось протянуть руку и переставить иглу, чтобы послушать, что там дальше.

– Ну да, конечно.

– Будем, будем.

– Мы обязательно будем держаться, – сказал Он, улыбнувшись офицеру своей неотразимой улыбкой.

Офицер кивнул, запнувшись на полуслове. Несомненно, он хотел еще что-то сказать. Где-то в вязких глубинах его сознания звучал голосок, подсказывающий ему, кто мы такие и что он должен с нами сделать. К счастью для нас, этот голосок был погребен под такими напластованиями информационной грязи, что офицер просто не мог расслышать, о чем ему твердят. В конце концов он снова пожал плечами, захлопнул крышку капсулы и запер нас снаружи.