Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - [45]

— Встать, учитель идет! — приказали дети, и Лагарпов послушно встал.

Ему разрешили сесть.

— Сколько будет дважды два? — спросили дети.

— Четыре, — сказал Лагарпов, радуясь их веселью.

— Неправильно, пять!

— Хорошо, пять.

— Не пять, а четыре! — сказали дети. — Не знаешь, так и скажи! Сидит, как дурачок, весь урок пялится в окно, в носу ковыряет. Ждет, когда его в школу для дебилов отправят. Ты дождешься, отправим — и пусть твои родители жалуются. Нечего жаловаться! Если придурка воспитали на нашу голову! Сами воспитали, сами и учите! Чудище тоже нашлось! Марш из класса! Стой! Без родителей не приходи!

— Хорошо, — сказал Лагарпов, топчась на месте, ему показалось, что игра зашла в тупик.

Но нет, дети направили его в сарай, и это оказался дом, и тут его ждали уже родители.

— И охота нам за тебя краснеть, вахлак? — спросили дети за родителей. — Ты что, маленький совсем? Бегаешь целыми днями на улице, не загонишь тебя, спать не уложишь, а на уроках спишь потом, скотина такая. Ты посмотри, что в комнате у тебя творится, свинья ты такая! А сестре платье зачем изрезал, свинья ты такая? Парашютики он захотел сделать! Ну и что, что платье старое, из него мать фартук сшить хотела, а он взял и изрезал! Знал бы ты, каким трудом это все достается, бездельник ты такой, сукин сын. Убить тебя мало!

— В самом деле! — выделился из хора звонкий, как колокольчик, голос Димки, — убить его, придурка, да и дело с концом!

И дети убили Лагарпова.

* * *

Когда к Лагарпову пришла старость, он стал все чаще задумываться.

История любви рассказ попутчика

— Ну, допустим, представь — вот я... Ну, она тоже, само собой... То есть как бы... С другой стороны — обстоятельства... Ладно... Тогда я, как мужчина... Я мужчина, в моих руках инициатива. Ведь так? Я правильно? Ну вот... Я — как мужчина. А она? Она... Ладно... Но инициатива в моих руках... То есть, как бы, например... Ну, ты понимаешь. Я же мужчина. Поэтому — само собой. Другой, может, он там как хочет, а я не могу. Во-первых, мужчина, во-вторых, характер. Хорошо. Что делать? Ну, вот ты. Допустим, на моем месте. Что делать?.. Я тоже не знал... С одной стороны, я мужчина, с другой стороны — тоже человек... Но проблематично... Тогда она мне: без эксцессов. Положим, эксцессы эксцессами, а характер? А он — нечего даже говорить. Тогда говорю — пусть. Она, ты понимаешь, начинает свои резоны... С одной стороны нельзя не согласиться, с другой стороны логика должна быть или нет? И в частном случае и вообще? Логика должна быть? Как по-твоему, должна быть логика? Вот! Но это же надо понимать! Допустим, как бы, если посмотреть, я понимаю, ты понимаешь, а кто-то не понимает. Что делать? Хорошо, пускаем все на самотек, хотя, допустим, я как бы и против, а с другой стороны, понимаю логику обстоятельств. Хотя сплошная чехарда — то обстоятельства есть, а логики нету, то есть логика, а обстоятельства уничтожились. Ты понимаешь? Это какие нервы надо иметь? Ну, я пошел тогда и напрямик. Говорю: так и так. Он ничего, то есть, как бы, ну, ты понимаешь. А она не знает. То есть знает, но не конкретно. Не в подробностях. Но суть известна. Оглядываюсь — со всех сторон получается цейтнаут. А? Цейтнот? А не цейтнаут? Почему цейтнот? Ну, пусть, дело не в этом. Собственно, уже и ни в чем дело. Какое уж тут дело, никакого дела, ничего уже не осталось. Думаю — ладно. Раз так, что остается? То есть, в принципе, если подумать... Но это время надо и сообразить надо, а когда так, то уже ничего... Ну, и с пятого этажа. Полгода собирали. Уникальный случай, говорят.

— Кто с пятого этажа?

— Я.

— Чего с пятого этажа?

— Я ж говорю: прыгнул.

— Кто?

— Да я же.

— Отчего?

— Ну, как... От этого самого. Ну, короче... Любовь.

Честность рассказ в стихах (верней — в песне)

Гаврилов токарем служил

весь день. А после смены

он в общежитье приходил —

в свои родные стены.

И в комнату едва войдя,

он разувался тут же,

свои взопревшие носки

на подоконник ложа.

Его сожители в резон

тревожно говорили:

— У нас и так тут не озон,

нужны ли нам носки ли?

Ты спрячь их лучше под матрас,

как мы все трое прячем,

а то воняют, извини,

они на всю округу.

Гаврилов гордо отвечал:

судьба не виновата,

что у меня одни носки

и что одна зарплата.

Я слишком с честностью знаком,

таиться не умею.

Не тычьте мне в глаза носком,

я честь и стыд имею!

Его друзьям от этих слов

сейчас же стало стыдно,

и достают своих носков,

чтоб все их было видно.

Они на стулья и на стол

носки открыто ложат.

Отныне презирая ложь,

скрываться не желая.

Вы думаете, тут финал,

но это предисловье.

Дух честности торжествовал,

душевное здоровье.

Но женщины, что, говорят,

в мужчинах любят честность,

коварны оказались все;

я ставлю вас в известность.

Подруги наших всех мужчин,

узнав про их правдивость,

исчезли, не сказав причин.

Где в жизни справедливость?

Они к мужчинам тем ушли,

что ездят в «Мерседесах»,

себя по подлому ведут,

нечестно, некрасиво.

Но такова у женщин суть —

чем хуже им, тем лучше.

Ах, как легко их обмануть!

Но — сами виноваты.

Когда ж рабочий паренек,

когда душа открыта,

они воротят сразу нос,

как свиньи от корыта.

Не верьте женщинам, друзья!