Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - [3]

Зинин посмотрел на Артамонова.

— Дай сто рублей, — сказал Артамонов.

— На, — сказал Зинин и дал ему сто рублей.

11 июля 1993 г.

Эротический рассказ

Соловьев как придет, так сразу и начинает.

Он и так, и этак, а все никак.

То есть не совсем сразу, но смотря что иметь в виду.

Он и рассказы читал, и художественные произведения про любовь, а толку нет. Он даже книжку «Техника секса» купил, но разочаровался. Про технику секса там более или менее, а как к самому этому делу морально приступить — молчок. В рассказах же и художественных произведениях — там подробней об этом, но всегда по-разному. Соловьева это раздражало.

И вот он опять приходит и опять начинает.

Он сперва говорит о жизни. Потом предлагает выпить вина, которое случайно принес с собой. Виноградова, то есть женщина, к которой он пришел, соглашается, они пьют вино. Смеркается. Соловьев подсаживается к Виноградовой, начинает трогать ее. Она сидит, нахохлившись, молча. Молчит и Соловьев, но дышать начинает все труднее. Вот-вот совсем задохнется, но тут Виноградова отстраняется и предлагает выпить кофе. Они пьют кофе. После этого Соловьев моет чашки, потому что не терпит грязной посуды на столе, потом подсаживается к Виноградовой и начинает ее опять трогать. Виноградова сидит, нахохлившись, молча. Молчит и Соловьев, но дышать начинает все труднее. Полузадохшийся, он вдруг решается и нежно валит Виноградову — и лежит рядом с ней, обессиленный, целуя ее плечо. От плеча он переходит к шее, а рука в это время...

Но тут Соловьев вскакивает и хрипло говорит:

— Нет. Не хочу опошлять наших отношений!

Потом они долго еще пьют кофе и чай и с интересом делятся мыслями о различных вещах, будучи образованными людьми, до самого утра, благо живет Соловьев в соседнем подъезде и тоже, как и Виноградова, один.

Он пробовал обойтись без предварительных разговоров и вина, но без разговоров и вина Виноградова не позволяла даже подсесть к себе.

Так продолжалось года три или четыре. Или пять.

А потом у Виноградовой заболела сестра в городе Калининграде Московской области, она поехала ухаживать за ней — и осталась там навсегда.

А Соловьев умер.

Он умер, правда, через тридцать восемь лет от старости, и это вроде бы не имеет отношения к рассказу, зато имеет отношение к Соловьеву, а ведь о нем тут речь, а не чтобы рассказ написать.

Зубы

Селиверстов с детства мучался зубами. Он просто не помнил дня, чтобы они у него не болели. Но он непреодолимо, до кошмара боялся зубных врачей. Он терпел, он пил болеутоляющие лекарства и испортил ими сердце, печень, почки и характер. Он получил образование, а зубы болели. Он женился, а они болели. Он воспитал двух детей, а они болели.

Так прошло пятьдесят шесть лет.

И вот однажды старший сын, который в отличие от него регулярно лечил зубы, глядя на отца, мычащего и стонущего от боли, сказал, что отведет его к дантисту, зубному технику Сладкову, и тот все сделает очень хорошо. Ведь нельзя же так истязать себя, сказал сын.

Селиверстов, на протяжении жизни десятки раз приходивший в районную зубную клинику и каждый раз убегавший, едва заслышит звук бормашины, в отчаянии сказал:

— Пойдем. Это хуже смерти!

Дантист Сладков, представившийся, однако, ортодонтом, человек с иронически-доброжелательным взглядом, усадил Селиверстова в кресло, осмотрел и молвил:

— Да-с...

— Что? — испугался Селиверстов, который и так был весь в поту.

— Ничего. Сначала к хирургу рвать и лечить, потом — ко мне.

Эпопея длилась два месяца. Селиверстову выдрали семь корней, запломбировали пять еще целых зубов, после этого ортодонт Сладков, блистая искусством обрабатывать зубы, одновременно их заговаривая всякими байками, поставил Селиверстову три стационарных моста и один съемный протез, потому что некуда уж было там ставить мост.

Я догадываюсь, вы ждете развязки. Например: Селиверстов на радостях напивается пьяным, падает, ударяется лицом об землю и ломает все зубы вместе с челюстью. Или, того лучше, попадает под машину и погибает вместе с зубами, не успев ими воспользоваться. Я согласен, это красиво, поучительно и художественно, я бы такой финал и придумал, благо что Селиверстова мне не жалко, он мне — никто.

Но я не придумываю, а пишу по фактам жизни.

А в жизни Селиверстов пришел домой, подошел к зеркалу, открыл рот и сказал себе:

— Давно бы так.

Пра-а-айдет!..

Долго ли, коротко, а оказались Андрей и Анна, должен выразиться со всей прямотой, окончательно близки.

— Нравишься ты мне, — говорила Анна, трогая плечо Андрея, а тот протяжно и ласково отвечал словом, которое очень часто употреблял в своей жизни, высказываясь и о дожде, и о политике, и о какой-нибудь болезни своей или другого человека.

— Пра-а-айдет! — ласково выпевал он, и Анна, понимая шутливость его голоса, прижималась к нему еще крепче; она знала, что он умен и всегда прав, да и без его ума понимала, что пройдет, но не хотела думать об этом.

А было это, как вы, конечно, догадываетесь, в городе Саратове.

Шло время, Анна говорила уже не так, как раньше. Она говорила прямо:

— Влюблюсь я в тебя, не дай Бог. А зачем мне это?

— Пра-а-айдет! — успокаивал ее Андрей.

Но вскоре и он стал поговаривать, глядя с укоризной в ее серо-голубые, да еще с карими, да еще с зелеными оттенками глаза: