Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления - [49]

В наше время, в правление Александра VI, Оливеротто да Фермо, оставшийся много лет тому назад малолетним сиротой, был воспитан дядей со стороны матери, Джованни Фолиани, и в ранней юности отдан в военную службу под начальство Паоло Вителли, чтобы, в совершенстве изучив это искусство, он мог дойти до каких-нибудь больших военных степеней. Затем, после смерти Паоло, он служил под начальством его брата Вителлоццо и в самое короткое время, благодаря своей одаренности, телесной силе и храбрости, стал у себя в отряде первым человеком. Но служить другим казалось ему унизительным, и он задумал овладеть Фермо при поддержке Вителлоццо и с помощью некоторых граждан города, которым рабство отечества было милее его свободы. Тогда он написал Джованни Фолиани, что после многих лет, прожитых вне дома, он хочет приехать повидаться, посмотреть свой родной город и поглядеть на отцовское наследие. Так как он трудился только ради чести, то, желая показать своим согражданам, что время у него зря не пропало, он сказал, что хочет явиться торжественно, в сопровождении ста всадников – своих друзей и слуг; поэтому он просит дядю сделать ему удовольствие и устроить, чтобы жители Фермо приняли его с почетом, что будет честью не только для него, но и для самого Джованни, его воспитателя. Джованни не упустил ни одной услуги, чтобы отдать племяннику должное, устроил ему торжественный прием населением Фермо и поселил его в своем доме; Оливеротто через несколько дней, когда все необходимое для предстоящего злодейства было готово, задал роскошный пир, на который пригласил Джованни и всех первых людей в Фермо. По окончании пира и обычных в таких случаях увеселений Оливеротто нарочно начал серьезную беседу, говоря о папе Александре и сыне его Цезаре, об их величии и предприятиях. Когда Джованни и другие стали отвечать на его рассуждения, Оливеротто вдруг встал, говоря, что о таких вещах надо беседовать в более укрытом месте; он вышел в другую комнату, куда за ним последовали Джованни и остальные гости. Но едва они собрались сесть, как из засады выскочили спрятанные солдаты и тут же уложили Джованни и всех остальных. После этой бойни Оливеротто сел на лошадь, проехал весь город и осадил высшие власти во дворце; они от страха были принуждены ему подчиниться и образовать правительство, главою которого он стал. Все, кто был недоволен и мог вредить ему, были убиты, и он поэтому настолько укрепился, вводя новые военные и гражданские учреждения, что в течение одного года своего правления не только был в безопасности в городе Фермо, но стал угрозой для всех своих соседей; взять его было бы так же трудно, как и Агафокла, если бы он не дал Цезарю Борджиа обмануть себя, когда тот в Сенегалии, как уже сказано, схватил Орсини и Вителли; тогда же – через год после совершенного им отцеубийства – был взят и Оливеротто и удавлен вместе с Вителлоццо, своим учителем в военном искусстве и злодеяниях. Можно спросить себя, как случилось, что Агафокл или другой подобный ему после своих бесчисленных предательств и жестокостей мог долго и спокойно жить у себя на родине, защищаться от внешних врагов, и никогда против него согражданами не устраивалось заговоров; в то же время многие другие, при всей их свирепости, никогда не могли удержать власти даже в мирное время, не говоря уже о смутной поре войны. Думаю, что это зависит от того, как применена жестокость – дурно или хорошо. Хорошо примененными жестокостями (если только позволено сказать о дурном, что оно хорошо) можно назвать такие, которые совершаются только один раз из-за необходимости себя обезопасить, после чего в них не упорствуют, но извлекают из них всю возможную пользу для подданных. Они применены дурно, если вначале редки, а с течением времени все разрастаются, вместо того чтобы кончиться. Кто идет первым путем, тот с помощью Бога и людей может еще найти средство спасти свое положение, как это было с Агафоклом. Другим же удержаться немыслимо. Поэтому надо хорошо помнить, что, овладевая государством, захватчик должен обдумать все неизбежные жестокости и совершить их сразу, чтобы не пришлось каждый день повторять их и можно было, не прибегая к ним вновь, успокоить людей и привлечь к себе благодеяниями. Кто поступает иначе по робости или под влиянием дурного совета, тот вынужден постоянно держать в руке нож; никогда не может он положиться на своих подданных, они же из-за постоянных и все новых притеснений никогда не могут чувствовать себя в безопасности. Дело в том, что обиды следует наносить разом, потому что тогда меньше чувствуешь их в отдельности и поэтому они меньше озлобляют; напротив, благодеяния надо делать понемногу, чтобы они лучше запечатлелись. Но властитель – и это самое важное – должен уметь жить со своими подданными так, чтобы никакие случайные обстоятельства – несчастные или счастливые – не заставляли его меняться. Ведь если такая необходимость настанет в дни неудач, то зло уже будет не ко времени, а добро твое окажется бесполезным, потому что его сочтут сделанным поневоле, и не будет тебе за него никакой благодарности.