Анри Барбюс - [21]

И в довоенные годы для Барбюса не было ничего дороже маленького человека, того самого «обывателя и массовика», о котором позднее скажет В. И. Ленин, прочитав «Огонь» и «Ясность». Казалось бы, можно присоединить и Барбюса к «попюлистам», ратоборцам литературной благотворительности, течения бескрылого, бесцветного, псевдонатуралистического. Позднее, в книге «Золя», Барбюс по достоинству оценит эту группу, отвергнет их позицию буржуазной филантропии, высмеет их приторные речи о «бедненьком» народе.

Но и в четырнадцатом году Барбюс возвышался над ними. Он не принижает маленького человека, а воспевает его, придает его мыслям и переживаниям высокое, философское звучание.

И хотя в сборнике новелл еще можно встретить путаные философские высказывания, тяготение автора к идеалистическим системам восточных мудрецов, важно одно: никакие заблуждения не мешали ему всю боль сердца отдавать обиженным, бесправным, угнетенным.

Уже в первый период творчества книги Барбюса пылали любовью к человечеству. В человеке Барбюс «любил любовь». Ее он пел в своих стихах, анализировал в «Аде», свято верил в нее.

В сборнике «Мы — иные» уже нет картин разнузданной чувственности «Ада». Краски мягче, приглушеннее, любовь более благородна и возвышенна.

…Маленькая испанка Гамазита рассказывает подружке о «чуде» любви прекрасной дамы к ее брату Немечио. Обе девочки горячо заинтересованы любовной историей, они предчувствуют свое будущее, они улавливают отблеск страстей, ждущих их… «Они подставляют свои маленькие тельца, как гроздья, тому солнцу, на котором созревает девическое сердце и девическая плоть, солнцу чувственной любви». В этих юных существах открылось что-то для будущего. Они уже «иные».

В новелле «Их путь» двое любящих, муж и жена, двое простых людей, работающих на фабрике, поглощены только своим чувством. Любовь для них выше всего окружающего. Два существа, «до безумия слитые друг с другом», неразделимы настолько, что их нерасторжимость воспринимается как абстракция. Страсть вознесла их высоко над миром мещанских предрассудков и низменных стремлений.

Однажды разразилось несчастье. Сгорел их дом, и кумушки, собравшиеся на пепелище, злорадно ждут выражения горя этих двоих, непонятных, не похожих на окружающих.

И происходит еще более непонятное, чем поведение супругов до сих пор. «Двое понесших утрату, беседуя, шли к месту своей потери и ничего не видели, хотя были совсем близко… Они приближались, приближались… И вот они вскинули головы, поглядели перед собой… Но и на этот раз они ничего не заметили. Муж и жена прошли между кучками пепла, не удостоив их внимания. Они продолжали свое шествие, даже не взглянув себе под ноги. Да, конечно, они прошли: значит, они ничего не заметили».

Так, почти символически, Барбюс утверждает величие чувства, поднимающего людей над повседневностью.

Барбюс шел по жизни, все время что-то открывая для себя. Он пытливо вглядывался в жизнь и людей, обогащался и складывал в потаенный ларец крупицы опыта, чтобы потом щедро отдать людям его сокровища. И герои Барбюса, поставленные автором часто в исключительные положения, вдруг сталкиваются с чем-то новым, с открытием. И тогда им кажется: до сих пор они были слепы, но пробил час, и они прозрели.

Позднее все богатства души будут приходить к героям Барбюса в итоге внезапного прозрения. Эта тема «ясности» намечалась уже в новеллах. Для тюремного надзирателя («Плохой сторож») понятия добра и зла не расчленены до тех пор, пока он смотрит на заключенных глазами закона, глазами капиталистической государственности. Но, перенеся тяжелое нервное потрясение, он вдруг стал смотреть на них глазами Человека. Наступило просветление, и ему открылось добро.

И автора ждет такое же внезапное прозрение, ему еще предстоит сделать самое большое открытие. На пороге его он стоит летом 1914 года.

У каждого писателя есть своя творческая высота. Высота Барбюса-художника — мастерство новеллиста. Какую бы форму повествования ни избирал Барбюс, всегда выделяются законченные, лаконичные новеллистические куски. Даже главы его романов, как правило, это новеллы, отмеченные всеми чертами высокой культуры этого жанра. Самое привлекательное в их форме, классическая симметрия, пропорциональность, завершенность. Определенность контуров, скупая точность описаний, выразительность характеристик, законченность композиции. Как бы отлита из одного куска металла, может быть, лучшая новелла сборника — «Саар».

«Саар был великолепный экземпляр крупных северных борзых… Глаза у него были свирепые. Днем они отливали черным янтарем, а с наступлением ночи сверкали самыми изысканными оттенками сапфира. Он скакал кругом лошади, которая неслась вскачь: птицам от него было только одно спасение — вспорхнуть прямо к небу, а прыгал он так легко, с такой непринужденной свободой, что, казалось, сама земля пружинится, подбрасывая его на воздух».

Но в форме иных новелл можно уловить черты декаданса. Писателя еще привлекает игра сюжетами, красками, психологическими нюансами. Каждая новелла сборника и по сюжету и по теме истинная новинка (nouvelle). Автор поворачивает сюжет то одной, то другой стороной, решает тему и так и этак: создает парные новеллы; рассказ становится понятным только в сравнении с себе подобным («Каменный человек» — «Неподвижность», «Белые нитки» — «Справедливость», «Поколения» — «Старик», «Одиннадцатый» — «Кличка», «Три безумные женщины» — «Сказка»).