Аномальная зона - [8]

Очень пьяный мужик мыл в роднике ноги и сапог. Почему-то один. Второй, возможно, был уже пропит. Сапог постоянно падал в воду. Мужик с трудом выуживал его, хватаясь за трубу, чтобы не свалиться.

– Наш родник, – произнес Федор Ильич с неожиданной теплотой и гордостью. И протянул Рогову пластмассовую емкость, – Васек, набери с собой.

Пьяный мужик в очередной раз выловил сапог и посторонился:

– Ставь, не пужайся. На всех хватит.

Рогов осторожно подставил бутыль под струю.

– А что тут за ковбой у вас скачет? На крапчатой кобыле? – вспомнил Семен.

– А это Данила, – одобрительно отозвался тесть. – Хозяин трактира. Тот-то пашет. Даже виски на этой воде гонит. «Марсианское». Лучше импортного.

– Местное виски? – оживился Стрельцов. – И почем?

– Да не дороже водки!

– М-м… – Стрельцов подумал про себя, что надо прихватить с собой в Питер на пробу. Не вечно же трезвость продлится! И потом – праздники бывают всякие. Очередное звание, День знаний первого сентября, а там и Новый год не за горами. Но это он все про себя подумал, а вслух спросил: – А откуда это название – Марс?

– А черт его знает… – начал Федор Ильич, но недалеко отошедший пьяный мужик его перебил.

– К-как эт-то черт, к-как ч-черт. Я з-знаю… Вот т-тут Марс стоял… П-памятник…

Мужик широко махнул рукой в сторону пустого постамента, потерял равновесие. Упал и мгновенно захрапел.

– Кто тут стоял? – недоуменно глянул на постамент Семен. – Бог войны?

В озере вода оказалась не в пример чище, чем в заболоченной реке. Купались долго, с удовольствием. Теплынь, легчайший ветерок, песчаное дно, нежное. Едва начинающее вечереть небо – благодать!

Первым на берег вылез Вася Рогов. Тесть беседовал с длинноволосым молодым человеком: судя по тонким чертам лица и отсутствию запаха перегара, явно не местным. На плече у парня висел мольберт.

– А это Василий, – представил Федор Ильич мокрого Рогова. – Мой зять. Офицер милиции.

– Очень приятно, – незнакомец слегка поклонился и протянул руку. – Володя. Серебряков. Художник.

– Тоже наш, питерский, – встрял тесть.

– Случайно, не актуалист? – беззлобно, но с подозрением уточнил Рогов.

– А почему вы спрашиваете? – удивился Серебряков.

– По работе сталкивался, – буркнул Рогов.

Актуалистов он не жаловал. Это такая новая порода художников, которые не умеют рисовать или лепить, но зато хорошо обучены разным гадостям и пакостям. Один выставляет в музее заспиртованные трупы разрезанных пополам хомячков, второй просто живых голых девок, облитых краской, третий представляет из себя собаку: ходит на поводке, спит на полу, ест из миски. Это бы ладно, но он ведь еще и людей кусает. Еще один прямо на выставке иконы рубил, поганец. И существует весь этот сброд на стипендии каких-то сомнительных зарубежных фондов. За каждого убитого хомячка получает «грант» в размере квартальной зарплаты офицера-убойщика. Ясно, что Василий этих веселых человечков не слишком долюбливал.

Как-то однажды трое придурков с Троицкого моста в Неву помочились, их патруль свинтил, так потом всю ночь в отделение с радио «Свобода» и с Би-би-си звонили, спрашивали, зачем художников мучают. А один музей прислал экспертизу, что это была акция не физиологическая, а сугубо эстетическая, удачно иллюстрирующая какие-то путаные концепции каких-то французских постсексуалистов.

Жору Любимова тогда, помнится, больше всего это слово возмутило – постсексуалисты. Грозился лично поймать и рожи начистить.

– Нет, к сожалению, – ответил Серебряков. – Здоровье не то. У меня с детства даже от физкультуры освобождение.

– К сожалению? – изумился Рогов. – Вы что, тоже хотели бы иконы православные рубить?

– Так вы не путайте, это в Москве! – воскликнул Серебряков. – Потому что там безнравственность и сатанизм. А питерские актуалисты московским противостоят с позиций духовности. Вот, помните, в Москве была акция, когда художники из своих тел на Красной площади слово выложили их трех букв? Ну такое… нецензурное.

– Ну? – нахмурился Рогов. Акции такой он, к счастью, не помнил.

– Вот, а наши им в ответ на Дворцовой площади тоже слово выложили. Только другое – слово «Бог»! Совсем другое дело, так ведь?

Василий не нашелся что ответить. Это, конечно, меньшее хулиганство. Но зато – большее богохульство. Ну ладно, не спорить же. Поинтересовался:

– А здоровье тут при чем?

– Ну как же! Здоровье актуалисту нужно недюжинное. Вот у нас Смирнов-Иванов в Овсянниковском садике зимой два часа в аквариуме с рыбами просидел! В ледяной воде!

– Зачем он так? Иванов-Смирнов? – это уже Федор Ильич не выдержал.

– Не Иванов-Смирнов, этот в Москве, а Смирнов-Иванов, наш! Чтобы почувствовать ритмы живой природы. Слиться с ними.

– Ясненько, – пробормотал Федор Ильич и украдкой повертел пальцем у виска. Витийствующий Серебряков этого не заметил.

– А взять подвиг Флуера! Ему ведь пришлось год в голландской тюрьме потом отсидеть!

– Что за подвиг? – спросил Рогов.

– Ну как же! Он нарисовал в Амстердаме в музее на квадрате Малевича знак доллара! Зеленым спреем! А квадрат этот стоит пять миллионов… Вот Флуера и упекли…

– А это что значит? Тут с чем слияние?

– А тут не слияние, тут, напротив, критика буржуазного общества. Сам-то Малевич в нищете умер. А теперь его квадратами спекулируют, состояния себе делают!