Анна-Вероника - [34]

— Моя дорогая, — сказала она наконец, отдышавшись, — ты должна немедленно вернуться домой.

Анна-Вероника бесшумно прикрыла дверь и остановилась.

— Эта история едва не убила твоего отца… Особенно после истории с Гвен!

— Я же дала телеграмму.

— Он так тебя любит! Он так тебя любил!

— Я дала телеграмму о том, что все благополучно.

— Все благополучно! Мне никогда в голову не могло прийти ничего подобного. Я и понятия не имела! — Она упала на стул, а ее руки безвольно опустились на стол. — Ах, Вероника, — сказала она, — уйти из дому!

Тетка любила поплакать, заплакала она и на сей раз. Столь бурные чувства ошеломили Анну-Веронику.

— Зачем ты это сделала? — твердила тетка. — Разве ты не могла открыться нам?

— Что я сделала? — спросила Анна-Вероника.

— То, что ты сделала.

— Но что я сделала?

— Бежала. Ушла — и как ушла! У нас и в мыслях этого не было. Мы так тобой гордились, возлагали на тебя такие надежды! Я считала, что ты самая счастливая девушка на свете. У меня и мысли не было о том, что я ошибаюсь. Я делала все, что могла! Твой отец не спал всю ночь. Наконец мне удалось уговорить его лечь в постель. Он все собирался надеть пальто и ехать в Лондон разыскивать тебя. Мы были убеждены, что повторилась история с Гвен. Гвен хоть оставила письмо на подушечке для булавок. А ты, Ви, даже этого не сделала, даже этого!

— Я же послала телеграмму, тетя, — ответила Анна-Вероника.

— Это был настоящий удар. Ты не дала себе труда написать поподробнее.

— Я сообщила, что все благополучно.

— Гвен тоже сообщила, что она счастлива. До получения телеграммы твой отец даже не знал о твоем уходе. Он как раз начал сердиться, что ты опаздываешь к обеду — ты ведь знаешь его, — и в это время принесли телеграмму. Ничего не подозревая, он вскрыл ее, а прочитав, стукнул по столу, отшвырнул столовую ложку и расплескал суп на скатерть. «Боже мой! — сказал он. — Я разыщу их и убью его. Я разыщу их и убью его!» В первую минуту я подумала, не от Гвен ли эта телеграмма.

— Но что же отец вообразил?

— Разумеется, он вообразил! Каждый бы это сделал на его месте. «Что случилось, Питер?» — спросила я. А он стоял, держа в руке скомканную телеграмму, и произнес ужасное слово! Затем сказал: «Анна-Вероника ушла и последовала примеру своей сестры!» «Ушла?» — переспросила я. «Ушла! — повторил он. — Прочти» — и он так швырнул мне телеграмму, что она угодила в суповую миску. Когда я пыталась достать ее разливной ложкой, он выругался и сообщил мне ее содержание. Потом отец сел и заявил, что людей, которые пишут романы, следует вешать. Все, что мне удалось сделать, — это помешать ему выбежать из дому и помчаться искать тебя. Со дней моей юности я не видела твоего отца в таком волнении… «Ах, малютка Ви! — воскликнул он. — Малютка Ви!» Потом закрыл лицо руками и долго сидел неподвижно, пока опять не вскипел.

Анна-Вероника слушала тетку стоя.

— Вы хотите сказать, тетя, — сказала она, — что отец решил, будто я сбежала с каким-то мужчиной?

— Что же другое он мог подумать? Кому могла прийти мысль о том, что ты окажешься настолько сумасшедшей и уйдешь одна?

— И это после того, что произошло накануне вечером?

— Ну к чему вспоминать старые обиды? Если бы ты видела отца в это утро, его жалкое лицо, белое, как полотно, и все изрезанное бритвой! Он хотел первым поездом ехать искать тебя, но я сказала ему: «Подожди почты!» И действительно, пришло твое письмо. Его руки так дрожали, что он с трудом вскрыл его. Затем бросил письмо мне и сказал: «Поезжай и привези ее домой; это не то, что мы думали. Это просто шутка с ее стороны». И отправился в Сити, мрачный и молчаливый, оставив на тарелке недоеденную свиную грудинку, большой кусок, почти не тронутый. Он не завтракал, не обедал — проглотил одну ложку супа — и это со вчерашнего чая.

Она умолкла. Тетка и племянница смотрели друг на Друга.

— Ты должна немедленно вернуться домой, — сказала мисс Стэнли.

Анна-Вероника опустила глаза на ее пальцы, лежавшие на бордовой скатерти. Тетка вызвала в ней слишком живой образ отца, человека деспотичного, властного, сентиментального, шумного и нецелеустремленного. С какой стати он мешает ей развиваться и идти собственной дорогой? При одной мысли о возвращении в ней снова проснулась гордость.

— Едва ли я смогу это сделать, — сказала Анна-Вероника. Она подняла глаза и почти беззвучно произнесла: — Извините меня, тетя, но этого я сделать не могу.

Тогда, собственно, и начались уговоры.

На этот раз тетка убеждала ее в общей сложности в течение двух часов.

— Дорогая моя, — начала она, — это немыслимо! Об этом и речи быть не может! Ты просто не имеешь права так поступить. — И, вдаваясь в бесконечные рассуждения, упорно возвращалась все к тому же. Лишь постепенно до ее сознания стало доходить, что Анна-Вероника настаивает на своем решении. — Как же ты будешь жить? — взывала она. — Подумай, что скажут люди. — Она повторяла это, как припев. — Подумай, что скажет леди Пэлсуорси! Что скажет?.. Что мы скажем людям? Что я скажу твоему отцу?!

Вначале Анне-Веронике еще не было ясно, откажется она вернуться домой или нет; она даже мечтала о капитуляции, которая принесет ей определенную свободу, но когда тетка стала описывать ее побег с разных сторон, когда она, путаясь в мыслях, непоследовательно и противоречиво хваталась то за одно, то за другое соображение, смешивая обещания, убеждения и чувства, девушке начало становиться все яснее, что очень мало или даже ничто не изменится в ее жизни, если она вернется домой.