Анна в кроваво-алом - [12]

Иду мимо кладбища, пресвитерианского, кажется. Печальное, неухоженное место, на могильных камнях безжизненные цветы и ленты, истрепанные ветрами и заляпанные грязью. Один из ближних камней валяется на земле – упал замертво, как и похороненные под ним. При всей печальности здесь тихо, ничего не меняется, и это меня немного успокаивает. В центре стоит женщина, вдовая старуха, и глядит на могилу мужа. Шерстяное пальто на ней стоит колом, а нижняя челюсть подвязана тонким носовым платком. Я слишком занят преследователем, и до меня только через минуту доходит, что она надела шерстяное пальто в августе.

В горле першит. Она поворачивает голову на звук, и мне даже отсюда видно, что глаз у нее нет. Только серые камни там, где некогда были глаза, однако мы не моргая смотрим друг на друга. Морщины у нее на щеках так глубоки, словно нарисованы черным маркером. Наверняка у нее имеется своя история, выворачивающая душу история о горе, от которого у нее глаза окаменели и из-за которого она приходит сюда глядеть на, как я теперь подозреваю, собственную могилу. Но в данный момент за мной следят. У меня нет на нее времени.

Откидываю клапан рюкзака и вытаскиваю нож за рукоять, показывая клинок только мельком. Старуха растягивает губы и размыкает зубы в беззвучном шипении. Затем она отступает, медленно погружаясь в землю – словно смотришь на кого-то, кто машет тебе с эскалатора. Страха я не испытываю, лишь тоскливую неловкость оттого, что так долго не замечал, что она мертва. Она могла попытаться меня напугать, подберись она поближе, но она не из тех призраков, что убивают. Будь на моем месте кто другой, просто не заметил бы ее. Но я настроен на такие вещи.

– Я тоже.

От голоса прямо за плечом я подскакиваю. Рядом стоит паренек, и стоит он так уже бог знает сколько. Нечесаные черные волосы, очки в черной оправе, тощее нескладное тело прячется под плохо сидящей одеждой. Кажется, видел его в школе. Он кивает на кладбище.

– Страшненькая старушенция, а? – говорит он. – Не переживай. Она безобидная, является минимум трижды в неделю. А мысли я могу читать, только когда человек думает о чем-то по-настоящему крепко. – Он криво улыбается. – Но у меня такое ощущение, что ты всегда крепко думаешь.

Слышу где-то рядом глухой стук и соображаю, что это я отпустил атам. Это он с таким звуком ударился о дно рюкзака. Я понимаю, что это и есть тот, кто шел за мной, и знание приносит облегчение. В то же время перспектива общения с телепатом сбивает с толку.

Я уже встречал телепатов. Кое-кто из отцовских друзей обладает этой способностью – в разной степени. Папа говорил, это полезно. А по-моему, в основном стремно. Перед первой встречей с его другом Джексоном, которого сейчас очень люблю, я подбил свою бейсболку фольгой. Что? Мне было пять лет. Я думал, это поможет. Но в данный момент у меня под рукой ни фольги, ни бейсболки, и я стараюсь думать помягче… что бы это, черт подери, ни значило.

– Ты кто? – спрашиваю. – Почему ты следишь за мной?

И тут я понимаю. Это он навел Ромашку. Некий парнишка-телепат захотел поучаствовать в деле. Откуда бы иначе он узнал, что за мной стоит следить? Откуда бы он узнал, кто я такой? Он ждал. Ждал, пока я объявлюсь в школе, словно пресловутая змея в траве.

– Жрать хочешь? Умираю с голоду. Я не так долго за тобой шел. Моя машина там, сзади.

Он поворачивается и уходит, обтрепанные края джинсов чуть слышно шуршат по тротуару. Походка у него как у битой собаки – голова опущена, руки в карманах. Не знаю, где он откопал эту пыльно-зеленую куртку, но подозреваю, что она с армейских складов в паре кварталов отсюда.

– На месте все объясню, – бросает он через плечо. – Идем.

Не знаю почему, но иду за ним.

Он водит «Форд темпо». Кузов у машинки примерно шести оттенков серого, и тарахтит она так, словно очень сердитый мальчишка играет в ванне в моторную лодку. Он привозит меня в забегаловку под названием «Миска суши». Снаружи выглядит сущей дырой, но внутри оказывается неплохо. Официантка спрашивает, предпочитаем мы традиционные сиденья или обычные. Оглядываюсь и вижу несколько низеньких столиков с циновками и подушками вокруг.

Быстро отвечаю «обычные», пока не влез Псих с Армейских Складов. Мне прежде не доводилось есть с колен, и в данный момент вовсе не хочется выглядеть так же неловко, как я себя чувствую. Говорю парню, что никогда не ел суши, и он заказывает на нас обоих, однако чувство растерянности не проходит. Я словно застрял в одном из всем знакомых снов, когда ты видишь, что делаешь глупости, орешь самому себе, что это глупо, но твое «я-во-сне» все равно продолжает это делать.

Парнишка садится напротив меня и улыбается как идиот.

– Видел тебя сегодня с Кармель Джонс, – говорит он. – Ты времени даром не теряешь.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю.

– Просто помочь.

– Мне не нужна помощь.

– Ты ее уже получил.

Тут приносят еду, две тарелки с круглым непонятно чем, одно круто прожарено, другое покрыто оранжевыми точечками.

– Попробуй, – говорит он.

– Что это?

– Ролл «Филадельфия».

Я с сомнением разглядываю тарелку:

– А что это за оранжевая штука?

– Тресковая икра.