Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [64]

; она, безусловно, сделала самый сложный и тщательно разработанный костюм, отличавшийся профессиональной отделкой. Следующий маскарад состоялся на Средиземном море, и мы уговорили Айлин снова принять в нем участие. Она решила, что поскольку уже завоевала первый приз, то не будет состязаться за второй, а явится туда ведьмой в лохмотьях, в остроконечной шляпе и с метлой. Она попросила меня помочь ей наложить грим; я раскрасил ей красным кончик носа и щеки, подкрасил глаза, чтобы они казались косыми, замазал черной краской один или два зуба. В итоге она выглядела еще эффектнее, чем когда изображала царицу Шебу, и снова победила! Весь вечер ее преследовал поклонник, умоляя «снять этот отвратительный грим» с лица. Несмотря на дружеский матч по крикету, дамы из первого класса относились к девушкам Павловой с завистью, поскольку те привлекали к себе больше внимания, чем они. Дамы сделали все от них зависящее, чтобы девушек не пригласили на первый маскарад, и устроили скандал из-за того, что девушки не носили в жаркую погоду чулки. Мы очень забавлялись за обеденным столом, слыша глупые разговоры, которые велись за коктейлями, куда подходящие кавалеры приглашали наших коллег. В те годы косметика не была чем-то само собой разумеющимся; однажды вечером девушка, обладавшая красивыми глазами и никогда не упускавшая случая подчеркнуть их, вернулась смеясь, потому что некий величественный полковник сурово посмотрел на нее и спросил: «Вы накладываете грим на глаза?» Она ответила: «Нет», придав голосу выражение: «Как вы только могли подумать такое?», но мысленно выругалась: «Законченный старый дурак».

Путешествие по Суэцкому каналу было довольно приятным, оно проходило днем, и мы могли видеть корабли, которые, казалось, скользили по песку. Мы прибыли в Порт-Саид рано утром. При дневном свете он выглядел не слишком ярким; я отправился на поиски арабских граммофонных пластинок и нашел несколько таких, которые могли доставить удовольствие. Я был рад добавить их к индийским, купленным в Цейлоне, и конечно же дома в Лондоне у меня были японские пластинки. Перед тем как сойти на берег, я увидел возвращающуюся рыбацкую флотилию; белые паруса слегка окрасились в розовато-лиловый цвет в раннем утреннем свете, а утренняя звезда напоминала огромную белую лампу на жемчужно-сером небе. Нам удалось уговорить игроков «Олл блэкс» исполнить хаку. Их тренер не хотел, чтобы они это делали, но, наконец, уступил, и они станцевали настолько величественно, даже немного пугающе. Ночью мы миновали Мессинский пролив, огни городов по обеим сторонам мерцали во тьме. Павлова сошла на берег в Марселе и отправилась на отдых в Италию. Она как-то сказала мне, что хотела бы иметь виллу на озере Комо и пригласить туда всех своих друзей. Некоторые другие члены труппы высадились здесь же, в том числе Пиановский, направлявшийся на родину в Польшу, и несколько человек, возвращавшихся в Париж.

Глава 11. Снова Европа

Отпуск был коротким. Через несколько недель я стал брать уроки у Новикова, а в октябре возобновились репетиции. Марковский вернулся из Варшавы и привез водку и охотничьи сосиски, и традиционная вечеринка состоялась в мужской артистической уборной (перегородка на помосте в конце комнаты). Новиков поставил Grand Pas Hongrois из «Раймонды», большой дивертисмент, который в современной программе сочли бы отдельным номером. Он также поставил Pas de Bouquet для возобновления «Тщетной предосторожности» и мужское pas de trois для «Снежинок». Так что нам предстояло многое отрепетировать вдобавок к текущему репертуару.

Мы собирались совершить турне по Германии с продолжительным сезоном в театре «Дес Вестенс» в Берлине. Меня радовала подобная перспектива, поскольку я надеялся побольше узнать о современной школе. Я принялся изучать немецкий по словарю Гюго. Домиславский был единственным человеком в труппе, который немного говорил по-немецки. Прежде чем поехать в Берлин, мы отправились в Ганновер и Бремен, а также в Магдебург, я это хорошо помню, потому что Павлова поставила новый дивертисмент на музыку мазурки Шопена – думаю, идею ей подал Уэрмзер. В основе лежала печальная тема, по ходу танца она снимала цветочный венок с головы и бросала его на сцену. Большинству из нас танец понравился, но, к нашему удивлению, Павлова его больше не исполняла. Позже до нас дошел слух, что кто-то предположил, будто этот танец означал, что она «сложила с себя корону королевы танца». Просто удивительно, как некоторые дурные люди умудряются увидеть в танце то, что не значится в программе. В этом ли таилась причина того, что Павлова больше никогда не исполняла этот танец, или нет, мы никогда не узнаем.

В Бремене (где нам довелось испытать сомнительное удовольствие девятичасовых утренников по воскресеньям) в труппу вступил Ханс Хелькен. Фрау Леонард просто заворковала от удовольствия, когда в труппе появился немец. Он был ужасно тщеславным и мог сказать: «Мистер Новиков прыгает так высоко, а я та-а-ак высоко».

Он намеревался выступать только в классическом репертуаре; когда мы репетировали «Русский фольклор», его назначили на роль шута, но он был таким упрямым, что мешал репетициям своим нежеланием разучивать роль.