Анна Леопольдовна - [129]

К обеду сержант пришел в черных замшевых башмаках – на белые шелковые чулки, и со скрипкой в футляре – под мышкой. Никогда еще за все эти годы обед не протекал столь весело, оживленно и непринужденно. Возникло ощущение желанной свободы, то самое, о котором я тщетно мечтала столько лет. Принцессы вышли к столу одетые очень изрядно. Трифонов ловко отводил общий разговор от Кунерсдорфского сражения на описания свои германских городов, вызывая увлечение принцессы Елизаветы, смотревшей на него во все глаза. Принцесса Екатерина не переставала улыбаться, а молодые принцы радовались внезапному гос тю. После обеда Трифонов попросил позволения сыграть на скрипке. Играл он совсем недурно, что-то наподобие менуэта. Затем позвали Михайлу, который играл похуже, но не намного. Сержант объявил танцы. Соло он исполнил несколько фигур польского, как бы обводя кругом себя воображаемую даму. Принцы Петр и Алексей пожелали присоединиться к нему и пустились рядом с ним скакать. Затем Петр потянул за руку Екатерину, приблизившись к ней в галопе; та охотно вскочила и запрыгала, схватив его за руки и растягивая рот в улыбке. Тогда и Трифонов приблизился к принцессе Елизавете и не без галантности протянул ей руку. Она коснулась его руки кончиками пальцев и стала против него, стараясь двигаться в такт музыке. Она танцевала впервые в своей жизни…

Вечером, в сенцах, разделявших наши комнаты, она пожалела мимоходом о том, что не обучена танцам. Мне следовало бы промолчать, но я не сдержалась и спросила с язвительностью:

– Это не мне ли упрек?

Мы всё стояли в сенцах.

– Нет, нет, – поспешила она ответить очень мягко…

Ах да, ведь я не так давно явила дивное самопожертвование, отказавшись от свободы… во имя чего? Достоинства? Чести?.. Во имя чего?.. Но теперь добродетельной принцессе следует сожалеть меня, быть со мною внимательной и доброжелательной… Я торопилась прогнать злые мысли. Я понимала, что советы и предостережения бесполезны. И стоит ли яриться мне, обреченной на это тесное мелочное сосуществование с одними и теми же людьми, с одними и теми же людьми… Но все же я решилась предостеречь:

– Вспомните Бину! Все может завершиться очень дурно. За мгновения сомнительной радости придется расплачиваться годами подлинного отчаяния, безумия, быть может…

– Судьба решит, – отвечала она кратко. – Или мне будет что вспомнить, или моя жизнь совершенно переменится.

Я замерла, догадываясь, затем проговорила совсем тихо:

– Не высказывайте лишнего. Никому. Даже мне!

* * *

Трифонов снова в черных туфлях и со скрипкой. Чулки на этот раз также черные. Он прогуливался в саду наедине с принцессой Елизаветой, они оба смеялись. Обедал он также с нами. Его поведение странно, как будто он не имеет здесь иного дела, кроме как быть желанным гостем в семействе принца Брауншвейгского. Мячков ему не препятствует. Молодые принцы Петр и Алексей в восторге от общества сержанта.

* * *

У нас обедали Мячков, Лунд и неизменный Трифонов. При таком доминировании за столом мужского элемента разговор, естественно, шел преимущественно о военном деле. Я не помню, когда видела принца Антона столь оживленным. Впервые за много лет он вспомнил взятие Очакова и говорил об этой победе, стремясь, впрочем, не высказываться о собственном участии и храбрости. Затем сержант играл на скрипке. До какой еще степени дойдет либерализм Мячкова, поощряемый Головцыным? Я попыталась обратить в свою пользу сей либеральный разгул и задала свой обычный вопрос о книгах. Я давно уже прошу, нельзя ли купить книг в Архангельске или же прислать из Санкт-Петербурга. И на сей раз ответ был сделан такой же, как и прежде: отписали в Петербург, но оттуда еще не пришло дозволение. И полагаю, никогда не придет!

* * *

Принцесса Елизавета совершенно замкнулась в своей пристрастности к Трифонову. Он принес ей в подарок маленькую собачку, которую она то и дело целует, содержит у себя в комнате и выносит в сад.

* * *

Трифонов и Елизавета целыми днями в саду. Иногда с ними и Екатерина. Она принялась рисовать портрет сержанта. Никакой ревности она не испытывает; напротив, имеет чрезвычайно довольный вид, как будто ей доверена некая тайна. Но, пожалуй, не так трудно угадать сию тайну! Теперь зачастую можно видеть в саду принца Антона, его детей и их юных служителей, то есть можно видеть всех, кроме Елизаветы и Трифонова. Я нарочно иду в сад или затворяюсь в своей комнате, чтобы не расслышать нечаянно, где они и что творят.

* * *

Разумеется, принц знает все. Подметив мой хмурый вид, он тихо сказал мне:

– Пощадите же ее, дорогая! Эта девочка так несчастна с самого своего рождения, а жизнь человеческая так коротка. И этот мальчик мил. И храбр, да, храбр. И… я не могу и не хочу препятствовать.

Все сказанное принцем означало, что он не намеревается препятствовать дочери в ее внебрачной связи с человеком, никак не соответствующим ей по знатности ее рождения. И в сущности, он прав. Да, человеческая жизнь коротка, а этот молодой человек храбр и по-своему даже и мил. А что до препятствий, то они, полагаю, не замедлят произойти от Мячкова, поскольку даже его либерализм не может быть беспределен.