Анна - [4]

ВИТЯ. Нет… то, что я сделал… это… неправильно.

СЕРЁГА. Перестань. Меня больше интересует, что ты там говорил относительно синих резиновых сапог… (Берёт рюмку Коляна, плещет из неё на пол, выпивает). Твоё здоровье, Одиночка. Так вот – с чего ты взял, Малыш, что они синие?

ВИТЯ. (Выпивает). С того, что обувку у нас обычно закупают в одном и том же магазине, в городе. А там резиновые сапоги продаются только синего цвета. Сколько себя помню… (Выпивает). Нет, всё-таки стоило выйти с ним во двор.

СЕРЁГА. Брось, Малыш. Я никому не скажу. Что касается стрелков – не уходит дальше стрелков. Так?

ВИТЯ. Так, Левша. Знаешь, иногда мне кажется…

СЕРЁГА. …что раньше было не так?

ВИТЯ. Ага.

СЕРЁГА. Брось, Малыш. Я читал в книгах – всё всегда так и было. Ну, может, немного не в том виде… Раньше – смешно сказать! – просто напивались, и протыкали друг друга вилами. И всё.

ВИТЯ. И всё?

СЕРЁГА. Ну, ещё женщин били просто так. Не за дело, а просто потому, что они слабее. И не могут дать сдачи. Воровали всё, что можно. Даже в церкви. Даже во время похорон. Дрались на свадьбах.

ВИТЯ. Да ладно…

СЕРЁГА. Клянусь Домом Вяземских! Я – стрелок в третьем поколении, Витёк! Я не болтаю попусту.

ВИТЯ. Кошмарное было время, наверное…

Звенит телефон. Витя долгое время роется в карманах штанов и куртки.

ВИТЯ. Да! Алло! Что? Что?! Да чтоб ты пропал, абонент! Я застрелил хозяина этого телефона на спор, в кабаке, три недели назад! Если ты хочешь за него отомстить – я здесь и никуда не денусь, пеленгуй звонок, и приезжай! А если тебе просто некуда девать время – включи свой долбанный телевизор и предайся блуду и онанизму, как вы все там, в своём трижды долбанном городе! (Выключает телефон). Тот-Кто-Не-Хочет-Спать всегда говорил – «кто говорит в сотовый телефон, говорит с дьяволом». Наверное, он был прав.

СЕРЁГА. Ладно, Малыш. Я, пожалуй, пойду… Слушай, давай разовьём завтра тему насчёт синих резиновых сапог, а? Мне понравилось – особенно в свете учреждённой председателем награды за Поджигателя. Не то, чтобы мне не хватало монеты – но всегда неплохо, когда ты можешь себе позволить кое-что сверх обычного? Или я неправ?

ВИТЯ. Ты редко бываешь неправ, Серега. Иногда я даже удивляюсь, как тебе это удаётся.

СЕРЁГА. Это приходит само с третьим десятком мертвецов. У тебя сколько уже, Малыш?

ВИТЯ. С этим (Кивает на тело Коляна) будет девятнадцать. Только вряд ли он считается. Так?

СЕРЁГА. Ну, в наше бесславное время можно засчитать и слесаря… я бы его считать не стал, но с другой стороны – что это у него торчит на бедре? Не пушка?..

ВИТЯ. Это его «Макаров», восемь патронов в магазине, один в стволе. Три запасные обоймы, пули разрезаны крест-накрест. За такие пули акимовские распинают на тележном колесе, но Колян не просил пощады, и сам её никому не давал.

СЕРЁГА. Тогда, стало быть, он стрелок. А раз так, то вписывай его в свой реестр, Витя Малышев, по прозвищу «Малыш». Ты победил его. А он лопухнулся. Всё честно. (Выпивает).

ВИТЯ. Поможешь мне перекинуть его через забор?

СЕРЁГА. О чём разговор! Тогда – по-честному? Мне – две обоймы и нож, пояс и оружие – тебе?

ВИТЯ. Обойма и пояс. Нож и пистолет – мои.

СЕРЁГА. Две обоймы.

ВИТЯ. По рукам. Бери его за ноги.

_Витя и Сергей уходят. Анна возвращается в горницу, снимает со стола скатерть, поднимает стул. Приносит из сеней воды и замачивает скатерть в корыте. Возвращается Витя, некоторое время с виноватым видом следит за действиями Анны. Потом подходит и обнимает её сзади. Анна снимает с себя его руки. _

ВИТЯ. Я его предупредил. Трижды. Он осквернил наш дом после Заката.

Анна молча смотрит на него.

ВИТЯ. Он ругался. Что мне оставалось делать? Я не могу позволить кому попало ругаться у себя в доме. Потому что… это… неправильно.

Анна молчит.

ВИТЯ. Ну, что ты молчишь? Я неправ? Что мне делать? Позволить сквернословить? Что потом? Я тебе скажу, что будет потом… Потом у нас в доме станет можно взять женщину силой. Потом – не только женщину. Мужчину. Ребёнка. А потом у нас можно будет резать животных. Потом мы станем хуже самогонщиков, которые продают туристам всякую дрянь, от которой рождаются дети с отклонениями. А потом…

АННА. Достаточно.

ВИТЯ. Что…

АННА. Я говорю – ты сказал достаточно. Позволь сказать мне.

ВИТЯ. Женщина, не забывайся! Кодекс Отцов гласит, что прерывать мужчину…

АННА. Ты насрал на Кодекс Отцов. Ты только что, пять минут назад насрал на него, «насрал говном», как говорил тот, кого ты только что убил. Поэтому заткнись и не перебивай меня. Ты говоришь, что Одиночка осквернил твой дом? Это ты его осквернил. Ты пролил кровь человека, с которым ел, на обеденный стол. Ты грохнул его насмерть за пару раз сказанное слово «хер», слово, которое сам повторяешь каждый день, невзирая на положение солнца относительно горизонта? Ты швырнул его через забор, соседским свиньям, а теперь стоишь передо мной и произносишь пафосные речи, словно ты всё ещё играешься в Фенимора Купера со своими друзьями, такими же допившимися до ручки алкашами, как и ты сам? Пошёл в жопу, стрелок. Пошёл в жопу из моего дома, потому что меня тошнит от тебя, и от этой игры в индейцев! И мне насрать на Кодекс ваших Отцов, потому что то, что вы творите здесь изо дня в день, доказывает, что ваши отцы и были теми самыми «детьми с отклонениями»!