Анна и Черный Pыцарь - [36]

Не переставая рисовать в воздухе свои круги, она перешла дорогу, непринужденно уворачиваясь от трамваев и избегая встречи с лошадьми и автомобилями, и остановилась напротив меня. Я занимался ровно тем же. Более того, ее стараниями к нам присоединилось некоторое количество прохожих. Обработав очередную жертву, она бегом вернулась ко мне. Я тем временем был очень занят — я рисовал в воздухе круги.

Констебль Лэйтвэйт приветливо улыбнулся мне.

— Приятно видеть вас занятым делом, — только и сказал он.

Он довольно скоро привык к тому, что если поблизости шныряла Анна, то кто-нибудь почти наверняка был занят чем-то странным. Подчас даже не совсем нормальным. Чаще всего это оказывались я или Милли.

Мисс Хейнс никогда не была в состоянии понять, почему Анна иногда останавливалась и принималась медленно кружиться на месте. Для Джона это тоже не было новостью. Он потратил не один час, выясняя подробности, но ее идеи относительно рисования кругов не совпадали с его представлениями. Она попыталась просто и ясно объяснить ему, что это — как быть одновременно двумя разными людьми. Может быть, даже больше, чем двумя. В конце концов, если вы стояли на одной стороне дороги, то для вас круг рисовался в одну сторону, а если на другой — то определенно в другую, и это действительно было как быть двумя разными людьми! Как-то раз она спросила меня, что такое «порочный круг» и всякие другие вещи, о которых говорят взрослые, типа «читать между строк», что вообще было совершенной глупостью, потому что каждому известно, что между строк ровным счетом ничего нет.

* * *

Я очень редко отправлялся в Рэндом-коттедж в одиночестве, но, когда это случалось, я проводил больше времени в разговорах об Анне, чем за работой в саду. Джон хотел знать обо всем, что она сказала, сделала и придумала с тех пор, как он в последний раз ее видел. По большей части мы приезжали вместе, причем она восседала у меня на руле, если же с нами отправлялась Бомбом, то мы ехали на автобусе и при условии, что погода была теплой и солнечной, они обе усаживались у ног Джона, и он слушал их неумолчный щебет. Когда он чувствовал себя лучше, то присоединялся к их незамысловатым играм.

— Никаких усилий, Джон, помни, что сказал доктор, — напоминала ему Арабелла.

— Проклятие. Принесите мне выпить, Финн, и себе тоже возьмите, да захватите что-нибудь для детей.

Поскольку мы наведывались к Джону очень часто, он всегда держал про запас лакомства и напитки для детей.

Я нередко думал, что Анне следовало бы родиться горной козой: она перескакивала с предмета на предмет с резвостью, достойной этого животного, что очень часто нервировало учителей, а меня вгоняло в краску. Возле моста была огромная стройка, которая причиняла массу неудобств окрестным жителям, не устававшим на нее жаловаться. Штабеля кирпичей, труб, досок, цемент, песок и кучи мусора. Никому не приходило в голову посмотреть на это с той точки зрения, что в один прекрасный день весь этот бардак превратится в здание. Именно в таком духе Анна рассматривала обучение в школе и прочие свои исследования. Что-то было хорошо, и она с удовольствием этим занималась, а остальное ее не интересовало, и она не видела в нем никакой пользы. Учителя этого решительно не понимали, но, в конце концов, кто знает, как все обернется, так что я приготовился ждать. Будущее обещало быть блестящим, и мне этого вполне хватало. Забавно, как обычно ведут себя взрослые. Они выбрасывают прочь самые важные вещи. Например, тот одуванчик, который выкопал Джон у себя в саду.

— Можно мне его? Пожалуйста!

— Зачем он тебе? Их же так много повсюду. Это просто трава, докучный сорняк.

Анна рассматривала их совершенно по-другому. Одуванчик должен был жить в каком-нибудь хорошем месте, поэтому она пересадила его на клумбу в парке. Правда, он там надолго не задержался. Преподобный Касл был оскорблен до глубины души, когда обнаружил Анну сажающей многострадальный одуванчик посреди церковного двора, и сообщил ей об этом в весьма недвусмысленных выражениях. Незадолго до этого он как раз рассказывал пастве, как Господь разобрался со всеми растениями и решил, что это хорошо, и Анна была с ним совершенно согласна. Если бы только взрослые могли видеть вещи так, как видела их она, все было бы гораздо проще, но они почему-то этого не желали, так что мама в конце концов оказалась обладательницей самого лучшего в округе садика сорняков. Вне всяких сомнений, нужно быть полным идиотом, чтобы не признать, что сорняки, если за ними правильно ухаживать, выглядят просто великолепно, и Анна с удовольствием занималась этим.

Невзирая на муки мисс Хейнс и озабоченность Джона по поводу неорганизованности ее ума, Анна продолжала везде выискивать растения, которые, с точки зрения мистера Бога, были хороши. То, что подчас их можно было найти в самых неожиданных местах, ее совершенно не останавливало. Они росли в трещинах стен, на пустырях и в прочих совершенно неприспособленных для этого местах, и выдергивать их оттуда было в корне неправильно. Все сущее представлялось ей удивительным и прекрасным, если только у вас достанет ума остановиться и внимательно посмотреть. Зачем портить игру мистеру Богу, если он считает, что все это очень важно? Отношение Анны ко всему творению именно этим и определялось. Быть может, если бы Джон как-нибудь проснулся посреди ночи, как это часто делал я, он бы понял Анну гораздо скорее. На самом же деле такое с ним случилось всего один раз, причем он умудрился обвинить в этом меня. Если бы только Анна умела читать мои сны с такой же легкостью, с какой читала мысли, она бы не стала злоупотреблять этим и так часто будить меня в два часа ночи. Во сне мне никогда не удавалось дойти до самой приятной его части. Как было бы здорово хотя бы раз запустить руку в сундук с деньгами, который я как раз получил в наследство, о чем мне с довольной миной рассказывал очень милый с виду адвокат, — но, увы, этому так и не суждено было случиться. На этот раз меня разбудила фраза: «Финн, а что такое которезка?»