Анна Герман - [30]

Она кивнула головой.

- Ох, чует мое сердце, скоро свадьбу сыграем! Ведь так, Анна? Без свадьбы вы же не можете...

- Почему не можем? - удивилась Анна.

По синеве под глазами и отечности Аня поняла, что пан Юлиан либо не выспался, либо нездоров. Это с ним бывало редко. Но уж тогда он становился грубым и развязным. Ей не хотелось продолжать беседу, но Кшивка как раз разговорился.

- Вообще-то я думаю, Збигнев бросит свою работу.

- Почему же это?

- Ну как - почему? - продолжает пан Юлиан. - Это же само собой разумеется. Ты способная певица, а вскоре можешь стать и звездой. Тебе нужен не просто муж, как у пани Ванды, пани Магды и пани Зоей. Тебе нужен муж-импресарио, который бы постоянно вел твои дела - в концертных бюро, на радио, на телевидении, в грамзаписи. Ты прежде всего артистка, потом человек. Этим ты и должна руководствоваться. А не чувством. Ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь профессии. И тебе нужен не просто человек, на плечо которого ты можешь опереться и выплакаться, когда тебе трудно... Одним словом, будет у тебя достойный менеджер - будет все в порядке. Как говорят американцы, "о'кэй"!

У Анны непроизвольно навернулись слезы. Она не могла представить себе Збигнева в роли ловкого импресарио, постоянно вертящегося в концертных организациях, умело завязывающего связи, часами подкарауливающего нужных людей. Несмотря на рост и внушительную внешность, он наверняка окажется совершенно беспомощным в мире "деловых" людей - пронырливых, суетливых, подобострастных, "не умеющих" обижаться на сильных и могущественных, жестоких и беспощадных к тем, кто от них зависит...

Дело ее жизни - сцена, песня - и личная жизнь вдруг оказались связанными паном Юлианом в один узелок, развязать который просто невозможно. Так что же она, современная певица, должна стать рабыней XX века? Искать себе мужа не по сердцу и любви, а по "деловым" качествам?! Анне сделалось не по себе от жестоких слов пана Юлиана...

В то утро, запершись в номере гостиницы, она долго и безутешно плакала... Есть ли выход в этой ситуации? Поговорить со Збышеком, рассказать ему о сложностях и противоречивости ее профессии? Или сказать, чтобы забыл ее, не приезжал больше? Нет, этого она сделать не сможет... Значит, надо довериться судьбе! И бороться за счастье. И за счастье на сцене. Пусть будут потери, страдания, обиды, досада. Пусть останутся, как говорят администраторы, "неиспользованные возможности". Но взамен будет обычная человеческая жизнь с правом любить и быть любимой.

Пожалуй, Збышек был тот единственный человек, который однажды нашел для нее слова жалости. Даже мама и бабушка смотрели на нее как бы глазами зрителей. А зрители понаслышке знают и не очень-то верят в многотрудность черновой работы артиста. Родные расспрашивали Анну о том, как принимают ее на концертах, какие песни она сейчас поет, какие у нее дальнейшие планы... Ну совсем как интервьюеры. Правда, иногда они восклицали: "Все в дороге да в дороге! Не надоело? Устала ведь!" Это были слова вежливости, долга в отношениях близких людей, а не осознанного понимания всей сложности и тяжести ее работы.

Впрочем, Анна никогда и не требовала для себя особых привилегий. Все люди трудятся, возвращаются с работы усталыми, и пока не изобретен такой прибор, который бы регистрировал абсолютно точную нагрузку, физическую или нравственную, характерную для той или иной профессии. Она не сумела проработать по своей основной специальности ни дня. Лишь раз во время практики оказалась в шахте и тут же начала думать о тяжести шахтерского труда, о людях, которые ежедневно опускаются и трудятся под землей. "А я бы смогла так?" - спрашивала она себя. И сама же отвечала: "Конечно, привыкла бы, как все".

Особенность своей профессии она видела в том, чтобы все эти уставшие после работы люди не замечали бы ее "труда". Они должны видеть ее на сцене веселой и красивой. И уходить с концерта не только в хорошем настроении, получив заряд бодрости, но и отдохнувшими, помолодевшими, с ощущением праздника. А этот праздник должна подарить им она - фея из сказки, там, на сцене, волшебно избегнувшая обычных бед и горестей, физических травм и головной боли, неотвязных людских забот.

И все-таки... Она мечтала о том, чтобы ее саму хоть раз пожалели, посочувствовали ее кочевой жизни со всеми ее издержками и неудобствами, пожалели бы не ради красного словца, а искренне, глубоко, по-настоящему. От любви и нежности. Мечта сбылась наконец. Збышек гладил ее по голове, прижимал к своей крепкой груди и тихонько шептал: "Эх ты, бедулька моя, моя ты бедулька, моя замученная бедулька!.." Она заплакала от этих слов. Будто встретились они не после недельной разлуки, а расстаются навсегда... А потом засмеялась - от счастливого ощущения доброты, надежности, защищенности.

К счастью, завтра было воскресенье и не надо было никуда спешить, не надо было провожать Збышека. Можно было поспать подольше, отдохнуть. А сегодня выпить шампанского, включить транзистор "Спидола", послушать, как поют другие, помечтать, поболтать о пустяках. И отогнать подальше тяжелые мысли и сомнения.