Анна Герман - [28]

"Не самая лучшая песня!" Нет, с этим утверждением она согласиться не могла. Анна влюблена в эту песню! Почему? Ответить однозначно трудно, как невозможно объяснить само таинство любви: почему мы видим в любимом лишь достоинства и не замечаем недостатков? Хватит ли у нее сил доказать журналисту, и еще полусотне скептиков, и самой Катажине Гертнер, махнувшей рукой на "Эвридики", что эта песня по-настоящему талантлива, что она способна прожить долгую счастливую жизнь? Эти мысли, может быть несколько сумбурные, преследовали ее еще довольно долго, не давая покоя...

xxx

Аня любила те считанные часы, когда можно было посидеть дома "просто так". Поговорить с мамой и бабушкой о вещах, казалось, бесконечно далеких от ее будничных проблем и забот. О том, например, как приготовить вкусное жаркое или испечь пирог, сварить вишневое варенье. Самой повозиться на кухне, выпить чаю из своей чашки, съесть манную кашу из своей тарелки, а вечером растянуться в своей кровати, положив голову на свою подушку.

Однако стоило ей хоть чуточку задержаться дома, как ее охватывали беспокойство и волнение, тоска по привычной кочевой жизни. Когда Анна выходила на сцену, то чувствовала себя по-настоящему счастливой. И не только потому, что всегда пела легко, открыто, свободно, но еще и потому, что моментально находила контакт со зрителями. Ее встречали аплодисментами. Эти аплодисменты становились для нее своеобразным допингом. За кулисами легкость проходила, часто начиналось сердцебиение, она вдыхала нашатырный спирт и мечтала как можно скорее оказаться в гостинице. Врачи, как сговорившись, твердили одно и то же: "Вы перенапрягаетесь, перерабатываете. Вам нужны отдых, движение, свежий воздух". Она же пыталась объяснить, что как раз хорошо чувствует себя, когда много работает, а вот когда отдыхает... все и начинается.

В пасмурные дождливые январские дни 1964 года она задержалась дома дольше обычного - началась эпидемия гриппа, Анна думала, что заболеет одной из первых. Но, к счастью, ошиблась. За это время она навестила старых знакомых, которых не видела несколько месяцев, побывала на концерте симфонической музыки, на новом советском фильме. Разговор с матерью, оставивший в душе неприятный осадок, возник неожиданно.

- Анна, - вдруг сказала мама, отложив школьные тетради с изложениями, тебе уже двадцать восемь лет. Мне бы не хотелось вмешиваться в твою личную жизнь. Мне трудно судить, как там у вас, у артистов... Но не пора ли тебе подумать о себе? О продолжении нашего рода и, наконец, о своем собственном очаге?

Что Анна могла ответить на этот, как ей показалось, бестактный вопрос? Анна считала себя глубоко одиноким человеком. Она страдала от этого одиночества, втайне боясь выдать себя. Относила его за счет своей профессии (в самом деле, какой муж согласится с постоянным отсутствием жены?). Ну а о ребенке вообще думать нечего. Ребенок - это ведь несколько лет, вычеркнутых из творческой жизни. Их уж потом не наверстать. Мамины слова "мне трудно судить, как там у вас, у артистов" укололи Анну в сердце. В них явно ощущался подтекст, намек на распущенность. И как мать могла подумать такое! Конечно, Анна не девочка, ей уже пришлось испытать и первую любовь, оставившую в ее сердце глубокий след, и первые разочарования. Приходилось ей сталкиваться и с себялюбивыми, расчетливыми эгоистами и циниками.

Она знала, что нравится мужчинам, часто ловила на себе и скромные, застенчивые взгляды молодых людей, и откровенно любопытные профессиональных ловеласов из актерского окружения. От приглашений на чашечку кофе она под разными предлогами отказывалась, избегала шумных застолий по самым различным поводам - дням рождения, удачным и неудачным выступлениям, помолвкам, свадьбам, разводам...

xxx

Как-то в Варшаве Анна никак не могла поймать такси, и вот подвернулся частник. Водитель, молодой человек с открытым приятным лицом, предложил подвезти ее к вокзалу.

- Сколько я вам должна? - спросила Анна, раскрывая сумочку.

В ответ на это молодой человек, застенчиво улыбаясь, ответил, что он инженер и денег таким образом не зарабатывает, а девушку подвез лишь с надеждой познакомиться. Он повторил еще раз: "С надеждой познакомиться". Анна рассмеялась, заметила, что она никогда не знакомится на улицах. Но здесь не в силах отказаться. Только, увы, она живет не в Варшаве, а во Вроцлаве.

- Ничего, у меня машина, - решительно ответил молодой человек. Если пани позволит, он приедет во Вроцлав.

Анна оставила ему свой адрес. Через неделю от Збигнева (так звали молодого человека) пришла открытка. Анна ответила на его открытку из вежливости. Он прислал еще одну, в которой приглашал ее в ближайшее воскресенье на ужин в ресторан. Но в пятницу Анна уехала на гастроли, сокрушаясь, что ее письмо, по-видимому, придет позже и он промчит от Варшавы до Вроцлава напрасно... Каково же было ее удивление, когда после концерта в городке, примерно в семидесяти километрах от Вроцлава, к ней подошел с цветами тот самый застенчивый инженер. Она узнала его сразу, уж очень он отличался от остальных: был на голову выше толпы.