Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 - [5]

Пока Ришелье был в силе, Сен-Марсу нечего было даже мечтать об осуществлении своих честолюбивых планов. При первой же попытке руководить волей короля он встретил бы могучее противодействие со стороны кардинала.

Людовик не любил Ришелье, но боялся его и нуждался в нем, а Сен-Марс знал это и понимал, что возбудить недоверие короля к его главному советнику было нелегким делом.

Но, тем не менее, падение кардинала составило главную цель партии, к которой принадлежали Сен-Марс и его друг де Ту. Втайне было решено в случае надобности прибегнуть даже к оружию, лишь бы погубить ненавистного временщика, сумевшего восстановить против себя всех лучших людей в государстве.

Таким образом, тайный заговор против кардинала приобретал уже достаточно реальную угрозу. Одним из энергичнейших вербовщиков был маркиз де Галиас, недавно убедивший молодого Сен-Марса принять участие в заговоре и, теперь, стоя поодаль от других гостей, разговаривавшего с ним вполголоса.

— Мне кажется, что кардинал никогда еще не смотрел так весело и самодовольно, как сегодня, — говорил Галиас, — посмотрите, как он непринужденно болтает с испанским послом и в то же время беспрестанно поглядывает в смежный зал, точно ждет оттуда чего-нибудь хорошего.

— Да, без сомнения, он опять задумал что-нибудь новое, — отвечал Сен-Марс, — опять какая-нибудь интрига, только я не смог еще узнать, какая именно. Ясно только одно, интрига касается короля и королевы.

— А следовало бы непременно узнать, какие опять хитросплетения изобретены его эминенцией.

— Это не так-то легко сделать, маркиз. Его эминенция человек вообще осторожный, а в таких делах — особенно. Сегодня после поздравления кардинала, король совершенно изменился и был чрезвычайно взволнован. Я даю голову на отсечение, что он сумел в свои поздравления и пожелания подлить как можно больше яда:

— Вы видели короля и говорили с ним после того, как у него был Ришелье?

— Да. Король после свидания с Ришелье был грустен, раздражителен и вообще в самом отвратительном настроении.

— И вы заметили, что дурное расположение духа было не только порождено кардиналом, но и обратилось против него же?

— Да, король сердит на кардинала, даю вам слове!

— Но ведь для нас это было бы в высшей степени важно'

— Еще сегодня вечером вы убедитесь сами, что королю надоел и сам кардинал, и все его интриги.

— Это было бы первым шагом к его падению.

— Но не станем горячиться и рассчитывать заранее, маркиз, — прошептал Сен-Марс, — не забывайте, что мы имеем дело с человеком в высшей степени умным, ловким и сильным! Я знаю кардинала! Если сегодня он впадет в немилость, то скромно и безропотно преклонит голову, но только для того, чтобы завтра же поднять ее опять вдвое выше.

— Ах! Если бы только его постигла эта немилость!

Я знаю, что король не любит Ришелье, эту черную, вечно преследующую его тень, что ему уже опротивели все его интриги, я почти уверен, что он ненавидит его, но в то же время король нуждается в нем, он боится потерять такого талантливого советника.

— И все-таки он должен погибнуть и погибнет, — почти прошипел де Галиас.

— Будем надеяться. Но только я все больше и больше утверждаюсь в мысли, что свалить его окончательно может только открытая борьба. Здесь, при дворе, мы можем добиться только того, что король окончательно возненавидит и его, и его систему. Но ведь этим еще далеко не гарантируется его падение.

— Да, но все-таки нам прежде всего нужно настроить короля против него, — сказал Галиас, крепко пожимая руку молодого гардеробмейстера. — Вы только что упоминали об одной сцене, которая должна произойти сегодня вечером.

— Да, признаюсь вам, я ожидаю сегодня какой-то катастрофы, хотя решительно не могу определить, как она проявится и кого коснется, — отвечал Сен-Марс.

— Так позвольте мне пойти и сообщить эту радостную весть его высочеству, любезный маркиз, — проговорил недальновидный Галиас и пустился по залам разыскивать брата короля.

Легкомысленный придворный думал, что нанести рану булавкой такому колоссу, как Ришелье, означает уже одержать над ним победу. Одна возможность такой мысли достаточно характеризует все слабоумие людей, окружавших герцога Орлеанского, а если прибавить, что сам он ничуть не превышал их в этом отношении, то можно составить себе достаточно правильное представление о нравственных силах партии, составляющей тайный заговор против Ришелье.

В эту минуту к кардиналу подошел капитан Девере.

По резким движениям капитана и тревожному выражению его глаз Ришелье тотчас же догадался, что он собирается сообщить ему нечто крайне важное.

Кардинал нарочно сделал несколько шагов и отвел капитана в сторону. Таким образом доклад капитана не мог быть услышан никем из присутствующих.

Девере подошел и низко поклонился.

— Извините, ваша эминенция, — проговорил он, — но в галерее только что произошло такое, о чем я счел своей обязанностью немедленно доложить вам.

— Что же случилось, любезнейший Девере?

— Королева только что вышла со всей свитой из своего флигеля, чтобы встретиться с его величеством в смежном зале.

— А! Благодарю вас! Так нужно идти в зал, чтобы присутствовать при этой торжественной минуте.