Анка - [2]

— Тронулся… — тяжелым вздохом вырвалось у Григория.

И в это мгновение по морю прокатился гул, похожий на отдаленный орудийный выстрел. Лед закачался, задрожал, резко затрещал винтовочным разнобоем.

— Гони, Паша! — И, прыгнув в сани, Григорий тронул лошадь. Он с остервенением сек ее кнутом, хлестал по крупу ременными вожжами. Сзади него кашляла Дарья, толкала в спину:

— Шибче, Гришенька, шибче! Опоздаем!

Брошенный рыбаками костер огненной птицей пронесся мимо, рассыпая искрящиеся перья. Лошади чуяли опасность и изо всех сил рвались вперед. Они храпели, вытягивали шеи, время от времени опережали одна другую. Но вдруг почти враз остановились и, вздыбившись, попятились. Впереди, метров пятьдесят в ширину, чернела полоса воды. Она заметно ширилась, вздувалась, плескалась беспокойными волнами о край льдины. Григорий соскочил с саней, застыл у полыньи.

— Вот еще грех… — прошептал он.

Справа по образовавшемуся каналу тесным косяком шли небольшие льдины. Они трещали, скрипели, взбирались одна на другую, соскальзывали и, звонко шлепаясь, ныряли в воду. Лошади, храпя и шарахаясь в стороны, молотили по льду копытами. По небу побежали темно-серые тучи, густо посыпался мелкий колючий снег.

Павел и Григорий проехали километра два вправо, потом влево и вернулись на старое места. Кругом была вода.

Луна садилась за ледяной горизонт. Ветер усиливался, менял направление, кружил снежную пыль. Дарья подошла к мужу, испуганно проговорила:

— Как же быть?…

Он обернулся и крикнул:

— Павлуша, я остаюсь с сетками и лошадью!

— Я тоже не брошу.

Григорий взял веревку.

— Идем, Дарьюшка.

Он повел ее к косяку льдин, перевязал поперек веревкой.

— Жарь по крыгам на ту сторону и беги домой. Скорей, пока не поздно. Будешь утопать, вызволю.

— Вместе пойдем. Брось все, Гриша.

— Нет, — жестоко сказал Григорий и обнял жену. — Поцелуемся давай… Может… Знаешь сама, всяко бывает… Ну? — он поцеловал ее и почти столкнул на льдину. — Иди…

Дарья спрыгнула, зашаталась. Григорий попустил веревку.

— Смелее! Чего ты!..

Она перескочила на другую льдину и, взмахивая руками, пошла дальше. Григорий отдавал веревку, бросал ей вслед ободряющие слова:

— Ну, ну! Смелее! В случае чего — вызволю.

Она поскользнулась, упала на руки. В это время вздыбилась соседняя льдина, прижала ту, на которой находилась Дарья. У Дарьи подломились руки, и она шлепнулась в воду.

— Крепись, Дарьюшка! Жарь на руках! — закричал Григорий и тут же выругал себя. Он забыл дать ей бузлуки. Они облегчили бы Дарье трудный переход.

Льдина перевернулась, стала ребром. Дарья скатилась на другую, быстро поднялась и пошла.

— Вправо держи! Вправо!

Луна скрылась, и ледяной простор сковала темь. Из рук Григория выскользнул конец веревки. Он схватился за головку, задрожал от негодования: второпях взял самую короткую веревку. «Дойдет ли? Как теперь она?» — И принялся кричать до хрипоты. Но Дарья не откликалась. Он вернулся к лошадям, упал в сани и долго лежал безмолвно. Потом поднялся, махнул рукой.

— Поедем, Паша, к середке ближе. Там опаски меньше.

Они достигли угасающего костра, остановились. Григорий распряг лошадь, бросил ей сена. Когда он развернул брезент, чтобы соорудить шалаш, Павел уже развожжал свою лошадь, отпустил чересседельник и супонь. Вдруг сильный порыв ветра вырвал из рук Григория брезент, захлопал им, поволок по льду. Пугливая лошадь Павла рванулась в сторону, Павел бросился следом. Ослабевшие гужи выпустили дугу, и лошадь сама собой распряглась, оставив сани у края ополони. Слышно было, как у нее хрустнули, проламываясь, передние ноги и она, хрипло простонав, легла на лед, вытянув шею. Тонкий лед не выдержал, затрещал. Лошадь судорожно забилась, замотала головой и погрузилась в воду.

Григорий встретил Павла, впрягшегося в сани, неподалеку от ополони. Бросив оглобли, Павел обхватил Григория, сильно потряс его и заплакал.

— Дядя!.. Звезда под лед пошла. Что скажет отец?

Григорий обнял его.

— Не беда. Дома другая кобыла есть. Чего ты…

Павел оглянулся, но ничего не увидел. Перед рассветом тьма плотнее жалась ко льду. Он взял оглобли и поволок сани. Григорий подталкивал сзади. Ветер дул им в лицо, задерживал, изматывал. Вскоре лед задрожал с такой силой, что они оба повалились. Опять пронесся гул, похожий на оглушительный взрыв. Кругом затрещало, заскрипело на все лады. У ног Павла огромной черной змеей пролегла трещина.

— Стой! Вода! — закричал Павел, подавая сани назад.

Когда Григорий подполз, он увидел уже не трещину, а канал метров в пятнадцать. На другой стороне, отрезанная водой, дико ржала его лошадь. Вскоре ее ржанье потонуло в гуле разбушевавшейся стихии. Их ледяной плот, грохоча и лопаясь, помчался, гонимый бурей. Григорий и Павел уцепились за сани и, сопротивляясь напору ветра, старались удержать их. Сани вдруг скользнули вперед, опрокинулись. Павел схватил две железные кошки, вонзил крючья в лед, привязал веревки к полозьям.

— Заякорил?.. — задыхаясь, спросил Григорий.

— Есть, дядя. Укрепил! — Он разыскал среди сеток бузлуки и пару передал Григорию.

— В руках держи. Надежнее так, — посоветовал Григорий.

Они легли под сани, укутались сетками. Павел пытался свернуть цигарку, но ветер рванул из рук кисет и бумагу, рассыпал табак.