Анискин и «Фантомас» - [2]

— Иди, иди! — насмешливо отвечает Анискин и, когда Лютиков удаляется скользящей «специальной» походкой, грозно добавляет — Ах, будь ты неладен! Ну, погоди у меня, брандахлыст!

Участковый инспектор шагает дальше, но метров через сто опять останавливается, так как по противоположной стороне улицы идет еще один рабочий-геолог. Наметанный глаз Анискина определяет, что геолог, несмотря на раннее утро, успел выпить. Он идет робкой, нетвердой походкой, смотрит в землю, и вообще вид у него такой, словно рабочий боится всего — прохожих, домов, самого себя. Такое случается с много пьющими людьми. Завидев его, Анискин быстро переходит улицу, сложив руки за спиной, шагает навстречу. Анискин толст, и по узкому тротуару им не разойтись.

— Доброго ранку, Опанасенко! — хмуро здоровается Анискин, когда рабочий, наткнувшись на участкового, останавливается. — Как живем-можем?

— Здравствуйте! — смущенно отвечает геолог.

— Гуляем? — продолжает Анискин. — Шляемся неизвестно где, а честный народ работает. Это как так понимать?

Геолог не отвечает, и Анискин непонятно улыбается.

— Вот что, Опанасенко, — многозначительно говорит он, — мы с тобой, Опанасенко, вскорости повстречаемся. Вот какой у меня план, гражданин Опанасенко.

И опять неторопливо двигается дальше. Возле большого школьного здания Анискин снова останавливается. Здесь тихо, безлюдно, легкий ветер шевелит выцветшие плакаты — очень трудно понять, что здесь могло привлечь внимание Анискина, но он еще две-три секунды в глубоком раздумье стоит возле школы.

Наконец Федор Иванович Анискин подходит к небольшому дому казенного типа, к которому приколочена вывеска «Контора Таежнинского сплавного участка Обской сплавной конторы». Участковый поднимается на крыльцо, расправив складки на рубашке, проверив положение фуражки, строгим шагом входит в кабинет начальника сплавучастка, где сидят несколько человек: начальник участка, технорук, кассир и шофер.

АНИСКИН. Ну, здорово, молодежь!

НАЧАЛЬНИК. Беда, Федор Иванович, кассира ограбили!

АНИСКИН. Это нам известно, а вот сколько взяли — это вопрос.

КАССИР. Три тысячи семьсот рублей. Весь аванс!

АНИСКИН (свистит). Хорошо взяли! Ну, теперь вы, товарищи, все садитесь по своим местам, руками не машите, громко не разговаривайте, мне думать не мешайте… А вот вы, кассир товарищ Попова, рассказывайте, как было дело.

ПОПОВА. Дело было так…

По главной улице деревни очумело бежит сплетница Лукерья Сузгина. Головной платок у нее сбит на затылок, волосы растрепались, разношенная правая туфля то и дело падает с ноги, и она возвращается, но не перестает кричать во всю мочь:

— Человека убили! Убили и закопали! Человека убили!

Деревня оживает — выскакивают на крылечки женщины-домохозяйки, останавливаются мужчины-пешеходы, бегут невесть откуда появившиеся мальчишки и девчонки, медленно выходят из калиток старики и старухи.

А в кабинете начальника сплавного участка кассир Попова продолжает рассказывать об ограблении.

ПОПОВА. А как сумку они у меня из рук-то вырвали, как сумку-то у меня изъяли, то задом-задом и прямо в ельник. Там ведь, Федор Иванович, меж кедрачей-то ельник. Вот в его-то они и прыснули, Федор Иванович. Только и слышно было, что шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп!

АНИСКИН. На этом месте стой, больше ничего не говори! (Задумывается). Так как они, говоришь, ногами-то? Шлеп-шлеп?

ПОПОВА. Шлеп-шлеп!

АНИСКИН. Ладно, хорошо! Ты теперь, товарищ Попова, волноваться перестань, передохни, а вот ты, товарищ водитель Свиридов, как свидетель мужского пола, скажи за оружие. Какие у них были пистолеты, товарищ Свиридов?

СВИРИДОВ. Пистолеты были системы Макарова, товарищ Анискин.

АНИСКИН. Теперь к вам вопрос, товарищ Попова, как свидетелю женского рода. Какие, говорите, чулхи на них были надеты — капроновые или попроще?

ПОПОВА. Капроновые, капроновые!

И как раз в эту секунду в кабинет врывается сплетница Сузгиниха. Возле порога она теряет правую туфлю, но это ее не останавливает — подбежав к Анискину, она кричит:

— Вот, Анискин, до чего ты нашу родную деревню довел, пока меня, невинную, за правду-матку штрафовал! Вот до чего ты народ довел, что в деревне банда завелась! Ну, Анискин, тебя теперь — на пенсию!

АНИСКИН. У меня от твоей стрекотни, Сузгина, — головокружение. Где банда? Какая банда? Отвечай немедля.

СУЗГИНА. А такая банда, что человека убили, раздели, денег пятнадцать тысяч взяли и похоронили. На могиле — крест. На кресте — антихрист. На антихристе…

АНИСКИН. Стой! Молчи! Кто тебе это дело сообщил?

СУ3ГИН. А никто не сообщал, только я услышала, как марьинский Сережка моему Гошке… тьфу, то есть наоборот, марьинский Гошка моему Сережке про смертоубийство и банду говорил… Я, это, значит, хотела в сельпо за солью побежать, раз Брандычиха мне соли до понедельника не дала, как слышу, мой Сережка и марьинский Гошка в сенцах чего-то шепчутся. Ну, тут я, конечно, за крылечко-то спряталась, притихла, конечно, а сама слушаю… У меня ведь, люди добрые, об прошлый вторник пятьдесят пять копеек потерялися. Я их, значит, положила на комод, а сама думаю: «Дай, думаю, забегу к Васильконовым, как у них старший сын из армии письмо прислал». Да ты его знаешь, Федор Иванович, старшего-то Васильконовского сына. Он еще когда мальчонкой был…