Анискин и «Фантомас» - [17]

В классе, где учатся Петька Опанасенко и Витька Матушкин, заканчивается урок физики. Преподаватель диктует:

— Решить задачи номер сто сорок девять и сто сорок восемь.

В классе стоит тот шум, какой бывает за несколько секунд до звонка; у многих ребят есть наручные часы, они нетерпеливо посматривают на них. Наконец раздается громкий веселый звонок — долгожданная большая перемена.

Петька и Витька сидят на задней парте. Лица у них мрачные, тоскующие; они никуда не торопятся, когда весь класс с восторженным ревом спешит к дверям. Класс пустеет. Петька и Витька продолжают сидеть неподвижно, думают свои думы. Наконец Петька поднимается, волоча ноги, идет к выходу. Витька следует за ним.

На школьном крыльце ребята останавливаются, словно не знают, куда идти, да и стоит ли идти. Мрачный взгляд Петьки рассеянно блуждает по школьному двору, наконец задерживается на деревянной скамейке, на которой сидят четверо школьников. Трое из них жадно уплетают завтраки, а четвертый — вихрастый мальчишка — смотрит на них. Что-то в этой картине привлекает внимание Петьки, хотя он еще не понимает ее значения.

Оживающие Петькины глаза останавливаются на группе ребят, сидящих на бревне; опять похожая картина: трое едят — двое жадно смотрят на них… Петька выпрямляется, сжимает губы, спускается с крыльца…

На неподвижных качелях сидят три аккуратные девочки. Одна из них нам знакома. Девочка старается не смотреть на своих завтракающих подруг. Как раз в этот момент, когда Петька замечает трех девочек, завтракающие дружным движением протягивают подружке еду.

— Ешь, Людка! — говорит первая.

— Возьми яблоко! — просит вторая.

Петька засовывает руки глубоко в карманы, повертывается на сто восемьдесят градусов — перед ним еще более душещипательная сцена. Прислонившись к забору, едят пухлые бутерброды два толстяка— обжоры, розовые, как поросята, а известный нам эгоист-мальчишка капризным голосом просит:

— Борька, оставь немного.

Борька с полным ртом отвертывается от просителя — вот какой это жадный человек!

— Алеша… — пытается обратиться ко второму толстяк избалованный сын, но и Алешка отвертывается.

На лице Петьки страдание. Он тяжелым мужским шагом возвращается к Витьке, который тоже уже понял, что произошло. Петька берет товарища за руку, ведет в класс.

Мальчишки садятся на свою парту, не глядя друг на друга, замирают. В открытые окна проникает веселый шум большой перемены; легкие занавески раздувает ветер, солнце светит во всю ивановскую.

— Ты не молчи, Петька, ты чего-нибудь говори, — жалобно просит Витька Матушкин.

— А я чего могу говорить?! — зло кричит Петька, но немедленно меняет тон. — Я ничего не знаю, Витька! — тихо говорит он. — Был Фантомас да весь вышел…

И они опять горестно замолкают.

Возле мощной буровой вышки, во время пересмены, собрались рабочие-буровики, всего человек двадцать. В опрятных синих спецовках они живописно расселись — кто устроился на пеньке, кто посиживает на штанге, кто на крыле трактора; другие сидят просто на земле. Идет шестой час вечера, и Анискин то и дело посматривает на часы — он, как всегда, торопится.

Отдельно от рабочих расположилась руководящая тройка буровой партии — начальник, секретарь партийной организации, профсоюзный руководитель.

— Слово имеет Валентин Валентинович Бережков, — объявляет начальник.

Поднимается пожилой рабочий.

— Не думал я, — наконец говорит он, — что наступит час, когда я буду стыдиться смотреть на Василия Опанасенко. Трудно мне, товарищи, муторно! Разве можно поверить: опытный механик, хороший товарищ, старательный работник гибнет из-за такого дерьма, как водка? Я бы, наверное, убежал на край света, если бы мне пришлось быть на месте Василия…

— Правильно, абсолютно правильно! — кричит с трактора геолог-азербайджанец. — Зачем пить водку, когда есть хорошие азербайджанские вина. Пришли гости, принесли в дом радость — пей хорошее вино! Хочешь, Вася, мои папа и мама пришлют тебе три ящика лучшего вина?

Геологи сдержанно посмеиваются, начальник партии поднимает руку.

— Не мешайте выступающему, товарищ Мамед-оглы, — просит он. — Продолжайте, Валентин Валентинович.

Пожилой буровик хмурится.

— Нефть — чистый продукт, — говорит он, — и добывать ее надо чистыми руками… Это все, товарищи! Я не привык стыдиться товарищей по работе.

Бережков садится в тяжелой гнетущей тишине, и теперь видно, что не только он, но и другие геологи стыдятся смотреть на сжавшегося в комок Василия Опанасенко.

— Слово имеет Игорь Юрьевич Протасов… — объявляет председательствующий.

Слышно, как на Оби тревожно гудит буксирный пароход. Наверное, испуган близким красным бакеном — в сентябре река узка.

На дворе еще светло, солнечно, когда Петька Опанасенко возвращается домой. Войдя в ограду, он видит отца, который, сгорбившись, сидит на крыльце.

Услышав шаги, Опанасенко-старший поднимает голову, ловит взгляд сына, отвертывается. Тогда Петька садится рядом с отцом, подпирает рукой подбородок. Они молчат, так как, видимо, нет слов, которые они могли бы сказать друг другу. Что делать? Как жить дальше?.. В молчании проходит много длинных секунд, затем Опанасенко-старший тяжело разжимает губы.