Аниматор - [3]

Даша смерила меня гневным взглядом.

— Это цитата, — пояснил я.

— Ну а я-то при чем? — с напором спросила она. — Вы ссорились… да, я помню. Но при чем тут я?!

— То есть?

— Ну да, вот именно: почему я-то от ваших ссор страдать должна была?

Почему ты вообще меня бросил? Ты, когда уходил, думал, что меня бросаешь?

Она смотрела на меня возмущенным прокурорским взглядом… и мне нечего было ответить. И впрямь, что сказать? Я думал об этом, да, думал, еще как думал… Чуть не спятил когда-то от этих раздумий.

Но, Дашенька, мама меня не любила, а жизнь с женщиной, которая тебя не любит, — совершенно невыносима. Мне пришлось уйти. Я не

Сцевола. Не спартанец. Да если б и был спартанец, все равно бы ушел,

— потому что жизнь дана не для того, чтоб тебе весь век прогрызали брюхо. А зачем женился, если не любила? — спросит она. Что ответить?

По ошибке. По глупости. По неопытности. Возможно, что и по расчету.

Но если так, то самую малость. Ведь я глупец, конечно, но все же не в такой мере, чтоб вовсе не иметь расчетов на возможность счастья — пусть и совершенно нелепых. Ах, по расчету! — гневно воскликнет моя дочь. — Вот видишь!..

Я смотрел на нее — когда-то такую маленькую, что умещалась буквально в ладонях, — и невольно проборматывал весь тот убогий катехизис, что почти всегда крутился в каком-то уголке мозга. Хотел ли ты лучшего?

— Да, я хотел лучшего. — Делал ли ты все, что должен был делать? -

Нет, я не делал всего того, что должен был делать. — Знал ли ты, к чему это приведет? — Нет, я не знал, к чему это приведет. -

Понимаешь ли ты свою вину перед дочерью? — Да, я понимаю свою вину перед дочерью. — Любишь ли ты ее? — Да, я люблю ее. — Хотел бы ты, чтобы она носила фамилию отца, а не матери? — Да, я хотел бы этого, но что толку? — Любишь ли ты детей? — Нет, с некоторых пор я не люблю детей. — Любишь ли ты по-прежнему женщин? — Да, женщин я по-прежнему люблю. — Хочешь ли ты детей от них? — Нет, я не хочу детей от них…

Я смотрел на нее и понимал, что мы чужие друг другу. И это уже навсегда, потому что к отчужденности сердечной прибавилась географическая. Полтора года назад в бедном ребенке со скоростью коклюша развилась бескомпромиссная страсть, и Даша вышла за Роберта

— гордого британца небольшого роста. Через три месяца брак распался

— видать, не сошлись характерами; но туманный Альбион не отторгнул юную жертву житейского кораблекрушения. Более того, она позвонила через две недели после собственной свадьбы, чтобы ликующе сообщить:

«Сегодня мама тоже вышла замуж! Я ей тоже нашла жениха по интернету!» «То есть, — только и нашелся сказать я, — теперь вся моя бывшая семья — англичане?..»

— Ну ладно, — вздохнула Даша. — Пожалуй, мне пора.

— Да, — хмуро согласился я. — Хорошо. Теперь снова на год?

— Можешь мне писать. — Она пожала плечами. — Вот телефон.

Я взял визитку.

— В четыре самолет.

— Ты говорила…

— Знаешь, очень боюсь террористов, — вдруг пожаловалась она и сложила ладони движением, которое должно было, видимо, означать окончание нашей встречи.

— Террористов? — переспросил я.

— Ну да. Всюду взрывают, уроды… Ну что, пока?

— Пока.

Мы уже стояли у ступеней.

— Не сердись на меня, Дашенька, — сказал я, целуя ее на прощанье. -

Не сердись. Прости меня.

— Ну пока! — повторила она и пошла вниз.

Я смотрел в спину, пока она не скрылась за поворотом, а потом побрел к машине.

Мне пора было двигать в Анимацентр.

Меня всегда смущало противоречие, присутствующее в жизни каждого аниматора. Его профессиональный долг — пытаться вжиться в жизнь других людей, то есть воображать ее, делать почти осязаемой, почти реальной. Для того, чтобы его попытки были хоть сколько-нибудь успешны, ему нужно быть знатоком жизни вообще — и, следовательно, своей собственной тоже, которая, по идее, должна быть ему совершенно понятна и близка.

Ни черта подобного. В своей — не разберешься.

Я знал, что несколько дней буду вновь и вновь промолачивать детали нашего разговора, пытаться отклонить обвинения, восторженно находить доводы в свою защиту, которые почему-то не нашлись вовремя… иногда обнаруживать на себе недоуменные взгляды — оказывается, три последних фразы я сказал вслух. Знал я и то, что это не имеет никакого смысла: задача не решается на логическом уровне, и, какими аргументами ни запасайся, их всегда можно будет отвергнуть одним лишь взглядом. Я вспомнил почему-то, как тем летом, когда Даше должно было исполниться двенадцать, я отвез обеих в пансионат, условившись приехать в следующий четверг, остаться с Дашкой, а

маму отпустить на три ночи. Однако случилось непредвиденное: в среду утром умер дядя Гоша. Великан дядя Гоша умер. Мне трудно было в это поверить — как же так, кто теперь будет громыхать и командовать?.. Я позвонил маме и сообщил о случившемся. Дядю Гошу она когда-то знала, однако относилась к нему, как почти ко всем людям с нашей стороны с плохо скрытым презрением, поэтому у меня не было надежды, что этим известием я смогу ее хоть сколько-нибудь расстроить. Так оно и вышло — она ничуть не расстроилась.

— Погоди. Ничего не понимаю. Ведь ты обещал в четверг — и до воскресенья!

— Я же говорю, — повторил я, решив, что она просто не расслышала. — Дядя Гоша утром умер. В пятницу похороны. Я должен быть на похоронах, понимаешь? Я приеду в пятницу вечером, с поминок.