Английское право - [56]

Очевидная неудовлетворительность этого вывода вероятно объясняется тем обстоятельством, что взгляды людей на цель или назначение наказания постоянно видоизменяются. Первоначально, может быть, оно рассматривалось, как средство отвращения небесного гнева от общины, оскверненной преступлением, затем как способ удовлетворить мстительность пострадавшей стороны и ее родни, еще позже как род удовлетворения общине за страдание и потрясение, вызванные преступлением, затем как чисто утилитарный способ предотвратить повторение преступления путем устрашения возможных подражателей и, наконец, как способ исправления преступника. При этом такая, сложившаяся исторически, система права, как английская, несет на себе следы почти всех тех стадий, которые переживало назначение наказания.

Об этом нам придется поговорить подробнее, когда мы дойдем до описания наказаний, налагаемых теперь английским уголовным правом. Здесь необходимо только добавить, что трудность при установлении основного или существенного различия между уголовным и гражданским правом еще возрастает от того, что в английском праве некоторые противозаконные действия, как нападение (assault), письменная клевета (libel), ночное воровство со взломом (burglary), проникновение в дом со взломом (house-breaking), присвоение (embezzlement) и многие другие представляют собой одновременно как уголовное, так и гражданское правонарушение и могут быть основанием уголовного преследования и гражданского возмещения. Один выдающийся авторитет указал, что действительное различие между уголовным и гражданским правонарушением заключается в том, что в первом случае корона может снять наказание, в то время как она не в праве освободить от возмещения убытков, причитающихся во втором случае. В основе это утверждение согласно с нормами английского права, но оно не много нам дает при изучении истинной сущности уголовного права.

Однако, если мы обратимся к попытке Блекстона в его знаменитых «Комментариях», написанных около двухсот лет тому назад, определить основную сущность понятия преступления, то нам может быть удастся достичь некоторого успеха. Блекстон говорит о способности совершить преступление; он приписывает неспособность к этому, признаваемую в некоторых случаях английским правом, единственно следующему обстоятельству: «отсутствие или недостаток воли». Несколькими строчками ниже он утверждает, что «для наличия преступления против человеческих законов должны быть, во-первых, преступная воля и, во-вторых, противозаконность действия, вытекающего из этой преступной воли».

Однако Блекстон не обладал способностью отчетливого мышления (он, например, говорит в том же месте о ненамеренном действии, что заключает в себе противоречие терминов); но он очень точно отражает господствовавшие в то время правовые мысли. Несомненно, что в течение долгого времени английское право придерживалось той точки зрения, что всякое преступление предполагает существенную моральную вину. Первоначально уголовное право касалось только правонарушений, которые представляли mala per se, а не являлись только mala quia prohibita. Эта точка зрения выражена в известном афоризме: haud reus nisi mens sit rea. Доктрина о mens rea оставила определенные, хотя и не очень существенные, следы в современном уголовном праве. В то же время огромный рост современного законодательства о мелких полицейских правонарушениях, не предполагающих момента серьезной моральной вины, сильно изменил сферу действия доктрины о mens rea и, естественно, дал ей совершенно новое значение. Рассмотрим сейчас, в какой степени требуется для построения понятия преступления в английском праве наличие момента сознательности.

Преступления заключаются либо в положительном действии, либо в бездействии. Долгие века английское уголовное право, подобно всем примитивным системам, касалось, главным образом, если не исключительно, первого. Самые ранние из известных ему преступлений представляли собой мёрдэр (murder) предумышленное убийство, поджог (arson), насилие над женщиной (rape), разбой (robbery), похищение детей, ночное воровство со взломом (burglary) я т. п.

Это были не просто действия, но такие действия, которые едва ли могут быть совершены несознательно, т. е. в момент, когда человек не сознает значения своих действий. Сверх того, подобно всякому действию, они предполагают умысел, т. е. предвидение некоторых последствий и веру или желание, чтобы соответствующие действия вызвали или могли бы вызвать эти последствия. Так как эти последствия были все явно дурными, то специальный вид умысла, необходимого для их осуществления, стал называться «злоумышлением» (malice), или злым умыслом; обвинение в «злоумышлении» обнаруживается во всяком привлечении к уголовной ответственности.

Возможно, что такое обвинение делалось скорее для предубеждения присяжных против обвиняемого, чем вследствие определенного принципа особой правовой доктрины. Тем не менее такая практика несомненно укрепила доктрину, согласно которой для несения ответственности за преступление обвиняемый должен быть повинен в особом умонастроении, называемым «злым умыслом». Эта точка зрения была определенно принята главным судьей Кеньоном (Kenyon) в 1798 г., когда он отказал в отмене вердикта присяжных о присуждении убытков с кредиторов одного банкрота, которые овладели его собственностью на том основании, что их дебитор совершил акт банкротства, закрыв свой дом и уехав в Лондон. Короткий отрывок следует процитировать по многим причинам. «Банкротство рассматривается как преступление – сказал лорд – и по старым законам банкрот называется преступником. Но принцип естественной справедливости и нашего права заключается в том, что actus non facit reum nisi mens sit rea». Естественно, что бедняга отправился взыскивать некоторые долги, которые подлежали оплате, с целью удовлетворения своих собственных кредиторов. Он не скрывал своего намерения отправиться в Лондон, но он не намеревался этим путем обмануть своих кредиторов. Этот случай может послужить нам для разрешения трудного вопроса, до каких пределов необходима преднамеренность для совершения преступления.