Английский след. Детектив с элементами иронии и любовного романа - [26]

— Ну и?..

— Что, Шурка, «ну и»? Век же я не буду торчать в вашей Москве, погостил малость — пора и честь знать. Она на экономиста там училась, у нее то зачет, то контрольная. Начала она меня домой спроваживать. Оглядись там пока, устройся на работу, а летом она приедет и тогда поговорим о свадьбе.

— А ты чего?

— Того! Уезжать мне было неохота, понимаешь?

— Понимаешь.

— Собрался я, значит, Шурка, уезжать, да чего там собираться-то: один китель дембельский, шинель подрезана, да шапка под квадрат отутюжена — вот и все мое парадное барахло. Попрощались как положено, ушел, а уехать не смог. Доехал до вокзала и вернулся обратно. Стою я, значит, возле общежития, время уже позднее, а она прикатывает на «Жигулях» с таким интеллигентным франтом. Он в белом плаще, в беретке, в очках, провожает ее, у двери в щечку целует. Надо было его сразу прибить, — выругался Федор, — а я тогда стушевался что-то, растерялся, что ли, не знаю, не помню. Знаю только, что не прибил.

Рассказчик замолчал.

— Ну-ну, и что дальше? — в Саше проявлялось не просто любопытство, а просыпался интерес сыщика, сбор информации о человеке, которого он начинал подозревать и в своих бедах тоже.

— Не нукай, не запряг! — с дерзостью ответил Федя. По нему было видно, что он хочет к кому-то придраться, отомстить за прошлые обиды.

— Я-то тут при чем, — поспешил предостеречь возможный конфликт Саша, — не хочешь, не говори. Ты сам начал рассказывать. Я же не могу за всех москвичей перед тобой отвечать. Ты мне и так шандарахнул по голове, что я до сих пор никак в себя прийти не могу.

— Это так, — смягчил свой гнев Федя. — Слушай дальше, раз такой расклад пошел. Франт уехал, я к Ксюшке подбегаю, ты такая сякая, говорю ей. А она мне: «Это мой преподаватель, мне нужно сессию без троек сдать, он мне помогает, просто подвез до общежития, вот и все, ничего тут такого нет». И тут же сразу на меня: «А почему ты не уехал, зачем следишь за мной?» В общем, мы поругались крепко. Я уехал. Всю зиму и весну с нетерпением ждал, когда же наступит лето, приедет моя Ксюха и мы с ней поговорим по душам, как договаривались. За полгода обида уже поутихла малек. Я у нее в гостях где-то в конце ноября — начале декабря был. Вот, значит, наступило лето, в конце июня или в начале июля приезжает моя красавица к маме погостить с животом, понял? Сплетни по деревне быстро понеслись. Наша Ксюха в Москве замуж выходит, жених — преподаватель в институте, образованный такой, культурный. А что Федька, простой деревенский мужик, подумаешь, тракторист. Вот и все — на этом, Шурка, вся наша любовь и закончилась.

— Печально.

— Это еще не все, — погрозил пальцем Федя в разные стороны. Он взял бутылку и налил себе в ковш. По стенке ковша с намокшими лапками метался, задыхаясь от испарины, жучок: то ли упавший с потолка, то ли по привычке забрался водицы испить. — Таракан вон тоже хочет с нами вмазать и за жизнь поговорить, — пошутил Федя, доставая жучка двумя пальцами. — Хотя можно было и с ним, сразу была бы и закусь мясная. Ха-ха.

Занюхав рукавом, он продолжил:

— Ребенка она родила, вон у ее матери, тетки Клавы, такая хорошенькая девчушка растет. А вот замуж ее тот хлыщ столичный так и не взял, сбег от нее, понял? Вот я и думаю, Шурка, много у вас там таких хлыщей.

— Встречаются везде, да и у вас такие найдутся.

— Да это, конечно, так, ты прав, я в сердцах на всех вас, столичных фраерков, грешу.

— А ты чего смотрел, когда тот ее бросил?

— А что я?.. Пока размышлял, с обидами своими боролся, время шло. Потом собрался и опять поехал к ней в Москву. Нашел там же: в общежитии с ребенком на руках сидит. Увидела меня и заплакала. Утешил девчонку. Звал жить к себе, а она ни в какую: вот закончу учиться, тогда и приеду к тебе. Хоть уговорил поехать в деревню и отдать девчонку пока матери, а я за ней там пригляжу.

— И что?

— А то! Перевелась моя Ксюха учиться на вечерний факультет, работать устроилась в банке и там нашла себе банкира, вот тебе и вся история! Неровня я ей, понимаешь, Шурка? Так вот с тех пор я и охраняю ее девчонку. Чтобы тот первый хлыщ, который с ней наукам упражнялся, не появился и не забрал ребенка без Ксюшкиной воли. А то думаю, одумается гад и приедет сюда — девчонка-то у него вон какая красавица стала. Вчера вечером возле магазина гляжу, какой-то фраерок столичный с автобуса шмыг и так спрашивает, значит, где тут Ксюшин дом найти. Сам без нее приехал, только девчонкой интересуется. Так, думаю, все-таки пожаловал милок, долго я тебя ждал, ну что ж, ты у меня сейчас получишь.

— Да уж, Федя, угостил ты меня, — потер больной затылок гость, — лучше бы ты действительно его сразу тогда у общежития какой ни то оглоблей огрел, чем за него досталось моей бедной голове.

— Ты, Шурка, прости меня, — попросил Федя, опуская голову.

— Да чего там, — ответил Саша. — Ты сам-то так и не женился?

— Нет. Сначала все ее ждал, а потом, знаешь, с этими дурацкими переменами запил, вот до сих пор остановиться и не могу.

— С какими переменами?

— Да с теми самыми. Колхоз наш в товарищество превратился, денег и раньше платили мало, а тут и вовсе шиш да маленько, работай парень задарма. Я как-то у Кирилловича скалымил пузырек первача, помог ему сено в стог метать, на тракторе с вилами такими, знаешь, скирды ставить. Значит, качу себе по деревне довольный такой, а тут он, председатель наш, на своей иномарке выворачивается из проулка. Останавливается возле меня и давай на всю честную улицу орать, пьяная ты морда, за колхозный счет соляру жечь, рубли себе сшибаешь, я тебя, сякого-такого, уволю. Сам денег не платит, завтра да послезавтра все обещает, вот и живи, Шурка, как хочешь. Сам председатель отгрохал себе домину, словно целый районный дом культуры, да машину иностранную купил, спрашивается, не за колхозный ли счет все это добро? А тебе уж и скалымить на пузырек нельзя. Я тут, значит, вгорячах и проучил его маленько. Развернул трактор и на него попер, он в машину прыг, а так же осень, грязь была, машина его возьми да и застрянь, уж лучше бы он уехал. Я поддел машину на вилы вместе с ним, высоко поднял, трактор перевесило, и он ткнулся в землю. Трактору чего будет, слегка вилы помял, а машине досталось, измял всю. А главное — председатель сильно перепугался. Думает, обратись он в милицию, ну дадут мне год с небольшим, а может, и вовсе условно. Подумаешь, кровопийцу немного попугал, судьи-то они тоже люди умные. Вот за машину платить заставят точно, а денег у меня и нет, он же их и не платит, откуда им взяться-то. Выгнать меня будет нельзя, лист исполнительный висит, вот этот гад и задумал засунуть меня в психушку, чтобы народ в деревне не мутил и его не трогал, а денег на машину он себе еще наворует. А я тут, как назло, с расстройства в долгий запой ушел. Председатель под конвоем организовал мне в райцентре медкомиссию в психушке, а там главврачом Герасимович работает, так он его приятель, оказывается, тот ему мясца привезет, то картошки, понял. Герасимович возьми да и признай меня не совсем нормальным, мол, приступы буйности у него бывают, вроде как белой горячки. Вот с тех пор там и состою на учете — как только запью, так меня сразу же и отправляют туда на лечение. Председатель на работу не берет, говорит, дурак ты и технику доверять тебе никак нельзя. Вот как хочешь, так и живи. А ты, Шурка, говоришь, почему я не женюсь. Кто же за меня теперь пойдет, если я для всех дурак.