Вряд ли она могла поделиться своими мыслями с матерью.
— Верно, — сказала мама и задумчиво добавила, — Виолетта говорит, что ты стала «гвоздем сезона». Ты меня удивила… хотя сейчас, глядя на тебя, я уже не удивляюсь.
— Странно, да? — со смехом ответила Дина. — Сама не знаю, нравится ли мне это. Люди на стулья вставали, чтобы поглазеть на меня. Не такая уж я и красавица.
— Ты другая, — заметила мать. — А люди всегда падки на новизну.
— И ни на кого не похожа, — подхватила Дина. — Думаю, я добилась бы еще большего успеха, если бы у меня были две головы!
— Виолетта говорит, что в газетных киосках продаются твои фотографии. Не думала, что ты на это согласишься.
— Я и не соглашалась. Какой-то фотограф сделал снимок на яхте в Хенлее… на мне была шляпа, украшенная подснежниками. А затем в киосках появилась открытка с надписью «Английский подснежник». Коби хотел поднять скандал, но потом передумал. Сказал, что Виолетта сгорит от зависти.
— Вот и молодец, — одобрила мама. — Виолетту время от времени надо опускать с неба на землю, для ее же пользы. Мы с Рейнсборо слишком избаловали ее в детстве. Тебя я воспитывала по-другому.
— Это уж точно, — снова засмеялась Дина. — Строго, но с любовью… совсем как Коби.
— Ты счастлива с ним? Должно быть, ты…
— После всего, что он для меня сделал? Нет, я люблю его не за это. Есть дюжина других причин.
— А принц? Виолетта говорит, что вы стали его фаворитами. Он лишнего себе не позволяет?
— Нет. Видишь ли, ему нравятся женщины постарше… и покрупнее. По-моему, он относится ко мне, как к дочери. А мужа он ценит за то, что Коби — деятельный американец, который выглядит и разговаривает, словно английский джентльмен. Вместе мы пара уродцев.
Мама расхохоталась.
— Вот теперь я вижу, в чем причина твоего успеха, дорогая. А теперь прости меня, но я вернусь в дом. С возрастом мне все труднее переносить жару.
Дина порывисто чмокнула маму в щеку.
— Я так рада, что Виолетта тебя пригласила. Я еще погуляю.
Она проводила маму взглядом и направилась в глубь сада. Коби лежал на лужайке под ивой, надвинув шляпу на глаза. Дина не стала его беспокоить. Иногда ему хотелось побыть в одиночестве… как ей сейчас.
Девушка уселась на траву и огляделась по сторонам. Как и Коби она задумалась о жизни. В своих чувствах Дина не сомневалась: она любила мужа, несмотря на все его недостатки, и любила страстно.
Но любит ли он ее? Трудный вопрос.
Возможно, он просто ее пожалел… а жалость часто путают с любовью. Но Дина хотела от него не жалости, а чувства, равного по силе ее любви. Наверное, терпение поможет ей завоевать любовь Коби.
«Терпение, — сказала она себе. — Всю свою жизнь я училась быть терпеливой, так что мне это будет нетрудно».
На краю грядки с чабрецом росла одинокая ромашка. Дина вспомнила о своих парижских размышлениях. В предместье Сен-Жермен ромашки не росли. Но в Мурингсе, где она страдала и где встретила мужчину, которого полюбила до боли, нашлась ромашка… всего одна.
Последняя ромашка.
Может, это знак свыше?
Дина сорвала цветок и, оглянувшись на лежащего на солнце Коби, принялась обрывать лепестки.
Каждый лепесток она на мгновение сжимала в ладони, шепча:
— Любит, не любит…
Этот ритуал продолжался до тех пор, пока Дина не оборвала последний лепесток с радостным возгласом:
— Любит!
Да, да, конечно любит.
Губы девушки шевелились в беззвучной благодарственной молитве, в то время как последний лепесток медленно опускался на землю, и снова взмыл вверх, подхваченный легким ветром.
Коби шевельнулся, выходя из транса. Он медленно возвращался к жизни, думая… о чем же он думал? Нет, он почувствовал… что?
Коби смахнул со щеки лепесток ромашки. Подарок ветра, гуляющего по саду. Перед тем, как погрузиться в сон, обычно следующий за трансом, Коби успел подумать:
Смогу ли я снова научиться любить?
Смогу ли я полюбить Дину… такую прекрасную?