Английские корни немецкого фашизма. От британской к австро-баварской "расе господ" - [40]

Именно такое расовое единство грезилось доктору Геббельсу как прототип его национал-социалистического «Volksgemeinschaft». Еще в 1930 г. он не раз восхищался национальной сплоченностью «политически воспитанного народа», образцового в своем стремлении сформировать единонаправленную национальную волю.[438] И в 1939 г., когда была развязана война, Геббельс ссылался на то, что в Англии сознание национальной принадлежности — нечто само собой разумеющееся, тогда как в Германии его только внедряют как очередную задачу, имеющую первостепенную важность.[439]

Однако доктор Геббельс мог ссылаться и на то, что и в Англии дело объединения нации — уже и при жизни Гитлера — не обходилось без казней. В ходе Первой мировой войны (1914–1918 гг.) 269 британских солдат были казнены за дезертирство, в то время как в вдвое более многочисленной кайзеровской армии за подобное правонарушение было казнено «лишь» 18 солдат. За шесть месяцев до немецкой революции 1918 г. баварский наследник престола принц Рупрехт с завистью смотрел на Британию, расправившуюся с таким количеством дезертиров. Мотивом для казни британцев послужило не столько желание покарать виновных за их конкретное преступление, сколько желание преподать урок остальным солдатам. Нацисты воспринимали британскую беспощадность как ключ к собственному успеху во Второй мировой войне. В результате за период 1939–1945 гг. в гитлеровской армии за дезертирство было казнено 10 000 человек, а в британской армии — ни одного.[440]

Ведь, в конце концов, не прошло еще и 21 года со времени успешного восстания немцев против собственных властителей, в то время как в английской истории таких прецедентов не было с XVII века. На своих военных судах англичане не поднимали красных флагов с 1797 г..[441] Английские моряки, даже насильно направленные на службу во флоте, не жалея себя, защищали своих повелителей. И не потому, что боялись наказания: «человек будет трудиться, чтобы избежать кнута, но его невозможно заставить идти в смертельный рукопашный бой… врываться на борт вражеского корабля и брать его штурмом, скорее уж с абордажной саблей в руках он пойдет против собственных офицеров», — справедливо отмечал Филип Мейсон. Немецкие же матросы подняли революционные флаги на военных кораблях своего кайзера и в начале ноября 1918 г. Немецкие революционеры победили в 1849 г. в Бадене и в Баварском Пфальце — хоть и не устояли против прусской интервенции — в 1918 г. — в Киле, а в 1920 г. и в Берлине (сорвав капповский контрреволюционный путч). Немцы положили за дело революции только в 1848–1849 гг. и в 1918–1919 гг. несравненно больше жизней, чем англичане за предыдущие два с половиной века. (Именно после того как на континенте участились восстания, политически бесправным англичанам «в качестве профилактики» постепенно даровали «врожденные права англичанина».) Ведь малообеспеченные англичане в целом намного покорнее мирились со своим подчиненным социальным положением, чем многие поколения немцев. А после казни пяти немецких мятежников в Чикаго (1886) среди американцев был поднят крик: «Англосаксонской расе господ всерьез грозит опасность социальной катастрофы, если ее сомнут революционные расы!»[442] Под «революционными расами» (ведь зачинщикам мятежа как врагам надлежало быть иностранцами) имелись в виду как раз немцы.

Мятежники — так повелось — были «изменниками» не только для Адольфа Гитлера. Вполне логично, что будущий фюрер всех немцев ссылался на слова (сказанные еще до того, как сложилось убеждение, что «Гитлер — это Германия, а Германия — это Гитлер») некоего британского полковника — привыкшего к английской модели «расового единства», привыкшего к социальной сплоченности англичан, к отсутствию в Великобритании революционных настроений. «У немцев каждый третий — предатель», — утверждал он.[443]

Напротив, «Англия не ведет переговоров с предателями» — так гласил ответ, полученный в 1938 г. немецкой группой сопротивления во главе с генералом Фричем,[444] когда последний заклинал мистера Невилла Чемберлена не отдавать Судетскую область «фюреру», не поддаваться на его угрозы и дать возможность этим немецким офицерам свергнуть и арестовать Гитлера еще в самом начале его военной акции. Ведь в Англии — прямо-таки как в образцовом национал-социалистском «расовом единстве» — сопротивление «своему правительству» квалифицировали как низкую измену «своей стране».

С таким же отношением столкнулся и немецкий социал-демократ Вернер К., когда в 1938 г. попросил политического убежища в Великобритании. При официальном собеседовании судья, принимавший решения, спросил его, почему тот не хочет оставаться в Германии, на своей родине? Узнав, что Вернер не согласен с политикой тамошнего правительства, судья обрушился на него: «Так вы хотите жить в Англии, чтобы так же действовать против нашего правительства?»[445]

Этим можно объяснить то, почему к интернированным иностранцам, жертвам фашизма в их собственных странах, в Англии относились жестче, чем к британским фашистам. Ведь, в конечном счете, последние считались патриотами Британии, в то время как первые — предателями своей страны. Подчас интернированные оказывались просто в невыносимых условиях. Так, двое бывших узников гиммлеровских концлагерей покончили с собой в Англии.