Английская Утопия - [83]

Его неверие в рабочих тесно связано с его нелюбовью к демократии: как бы все его Утопии ни разнились между собой, они все антидемократичны. Устроив Утопию по- своему, меньшинство избранных начинает управлять ею самовластно, пусть даже и благожелательно. Нельзя нигде встретить указания или намека на то, что эта грань между меньшинством и массой может быть устранена, и это вполне естественно, ибо она отражает не разницу между классами, которая должна исчезать в бесклассовом обществе, но произвольную и абсолютную разницу психологического типа, врожденную и неизменную.

Уэллс принимает платоновскую концепцию о специализации общества, в котором каждый выполняет ту работу, к которой он приспособлен по своей натуре и подготовке, и, следовательно, общества дифференцированного. В романе «Первые люди на Луне» эта ступенчатость доводится до предела, который Уэллс может быть сознательно и не одобрял:

«На Луне каждый гражданин знает свое место. Он родился для этого места, и тщательная дисциплина, обучение, воспитание и лечение, через которые он проходит, подготавливают его к нему так совершенно, что у него нет ни мыслей, ни органов для чего-либо, помимо выполнения отведенных ему обязанностей. «На что они ему нужны?» — спрашивал Фи-у. Если, например, селенит житель Луны пред назначен быть математиком, его учителя и воспитатели сразу же начинают готовить его к этому. Они обладают большим психологическим опытом и устраняют всякие зародыши стремлений к другим целям, поощряют только его математические наклонности. Его мозги развивают, вернее развивают его математические способности, все же остальное развивается лишь насколько это нужно, чтобы поддержать эти способности его».

Независимо от того, приглашают ли нас любоваться селенитами, или нет, в них лишь доведено до логической крайности то, что свойственно всему образу мыслей Уэллса, а такая логика приводит к такому миру, какой показан в «Славном новом мире» Хаксли или в «Стране под Англией» Джозефа О'Нейла.

B специализированном обществе управление им так же является делом специалистов. Уэллс, как и Платон, думал, что сапожник, работая из последних сил, должен довериться тем, кто лучше его знает, что для него хорошо, — самураям или явным заговорщикам. Были сделаны попытки провести параллель между самураями и коммунистической партией: в этих попытках игнорируется та основная разница, что самураи отделяют себя от масс, которым они навязывают свою волю, тогда как коммунисты остаются частью того класса, который они ведут. Эта истина была образно выражена Сталиным, когда он сравнил коммунистическую партию с мифическим греческим гигантом Антеем, который лишался своей силы, как только переставал касаться земли:

«Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии, Антея. Они, так же, как и Антей, сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их. И пока они держат связь со своей матерью, с народом, они имеют все шансы на то, что бы остаться непобедимыми».

Специализированная Утопия Уэллса представляет антитезу социализма, который рассматривает человека как гибкое и разностороннее существо, вполне способное постичь мир и управлять им. Уэллс, принявший капитализм за базис, стремился лишь сделать его гуманнее. Империализм превращает человека во все более усовершенствованный инструмент, и таким он остается в утопиях Уэллса, каким бы ухищренным и тонко отделанным ему ни позволили сделаться.

Уэллс, во всяком случае, ставил весьма определенную границу тому, чем может стать человек. Мы видели, как Моррис в «Вестях ниоткуда» старался подчеркнуть изменение человеческой природы. В Утопиях Уэллса изменяется все, кроме человека; начиная от «Современной Утопии» и до «Грядущего» люди окружены всевозможными механическими чудесами, но продолжают разговаривать и действовать также, как и прежде. Для него в человеческой природе есть нечто постоянное и неизменное, и эта неизменная часть в ней оказывается главной. Люди в Утопии, говорит он,

«будут иметь другие привычки, другие традиции, другие знания, другие цели, другую одежду и другое применение, но, несмотря на все это (курсив мой. — А.М.), они останутся прежними людьми. Нам было очень ясно поставлено условием, что современ ая Утопия должна иметь совершенно такой же народ, какой существует в мире сейчас»,

и «что бы мы ни сделали, человек останется существом конкурирующим».

Следовательно,

«наше дело спросить, что станет делать Утопия со своими пьяницами и людьми злонамеренными, жестокими или лживыми, с людьми настолько глупыми, что их нельзя будет использовать для общества, с теми, кто не поддается обучению, тупоумен и не сообразителен? И что сделает она с тем, кто кругом «обижен», с теми безвольными и неспособными, низкопробными людьми, которые покорно сидят в тех клетках, куда они посажены их эксплуататорами, топчут мостовые в городе под знаменем безработных или дрожат, — одетые в выброшенную другим человеком одежду, без конца кланяющиеся, снимая шапку, — так как находятся на грани безработицы в деревне?»