Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга - [138]

К середине мая бастовало десять миллионов рабочих, и студенческую инициативу подхватили профсоюзы. Призыв к революции обернулся призывом к повышению зарплаты.

Де Голль здорово струхнул. Во время протестов он скрывался на французской военной базе в Германии, где обсуждал возможность применения оружия, и вернулся в столицу, как только все успокоилось. Забавно, но утихомирили ситуацию именно профсоюзы, которым было необходимо доказать, что только они, а не студенты из среднего класса, могут призывать к революции, когда и если в этом возникнет потребность.

Французы, однако, забывают, что, несмотря на эти бурные события, когда страна направилась к избирательным урнам в июне 1968 года (голосовать за новый парламент, а не за президента), сторонники де Голля одержали триумфальную победу, получив более двух третей мест. Несостоявшаяся революция лишь укрепила людей в желании оставить все как есть.

Однако показная неуязвимость де Голля дала трещину, и ему пришлось уйти в отставку спустя год после провала референдума о реформе местного правительства и сената, верхней палаты парламента. Довольно опрометчиво он пообещал уйти, если результатом референдума станет «нет»: вечная ошибка лидера после десяти лет пребывания у власти (разумеется, если только он не контролирует систему подсчета голосов).

Генерал — он же самый сильный французский соперник Британии и англосаксов со времен Наполеона, а в политическом смысле куда более успешный — скончался вскоре после своей отставки, 9 ноября 1970 года, от разрыва аорты, когда садился в кресло, чтобы посмотреть по телевизору новости. Ему было семьдесят девять лет.

Конечно, это совпадение, что всего за несколько дней до его смерти Британия объявила об открытии в Северном море запасов нефти, благодаря которой вскоре огромные суммы наличности потекли в британскую экономику. Не могло ли это вызвать скачок артериального давления у де Голля? Да нет, это было бы слишком. Но одно можно сказать наверняка: если есть жизнь после смерти и если де Голль оказался там же, где и Черчилль, старый британский бульдог наверняка злорадно ухмыльнулся, когда недовольный генерал прибыл обустраиваться на своем облаке. И уж совсем развеселился, когда де Голль схлестнулся в споре с Наполеоном о том, чье облако должно располагаться выше во французском секторе потустороннего мира.

Хичкок вдохновляет французских режиссеров

А в стороне от политических баталий англосаксы продолжали раздражать французов, засоряя французскую культуру своими варварскими фильмами и музыкой.

В конце 1950-х французский кинематограф наслаждался оглушительным мировым успехом благодаря режиссерам «новой волны», таким как Франсуа Трюффо, Жан-Люк Годар, Клод Шаброль, с их высокохудожественным малобюджетным кино. Стиль и философию этих фильмов зачастую выставляют примером того, как Франции удается впрыснуть интеллектуальность в поп-культуру. Это верно: техника «нервной камеры», абстрактное повествование и импровизация, присущие режиссерам «новой волны», действительно повысили интеллектуальный градус кинематографа, при этом (что очень важно) не утомляя зрителя.

Фильмы не приносили большого дохода и в основном зависели от субсидий нового французского правительства, так называемого avance sur recettes — аванса на прибыль, что означало заем, подлежащий выплате только в случае, если фильм соберет кассу. Лишь некоторые из фильмов «новой волны» имели кассовый успех, но режиссеры считали эту ситуацию почетной. Однажды Жан-Люк Годар так высказался по этому поводу: «Я жалею французское кино, потому что у него нет денег. Я жалею американское кино, потому что у него нет идей».

Впрочем, гораздо реже вспоминают, как эти же французские режиссеры первыми признались в том, что черпали вдохновение у англо-американских авторов, таких как Альфред Хичкок, Чарли Чаплин и Орсон Уэллс. Можно сказать, что французской «новой волны» не было бы без Голливуда.

Однако при том, что американские блокбастеры делали куда более успешные сборы в кассах французских кинотеатров, благодаря avance sur recettes и новому поколению режиссеров, готовых его тратить, в целом дела у le cinema français (французского кинематографа) шли неплохо.

А вот с музыкой был полный провал.

Поначалу Франция довольно ловко устроилась в рок-н-ролльной революции, попросту переводя хиты на французский язык и предлагая их к исполнению доморощенным певцам. Это был гениальный ход: достаточно взять легко запоминающуюся песню, уже заработавшую большие деньги в США или Британии, и подсунуть местному малышу ее новую версию, при этом оставляя себе все гонорары за текст и создавая поп-звезду национального масштаба. Комбинация беспроигрышная, в стиле инсайдерских дилеров.

Джонни Холлидей, французская музыкальная мегазвезда, впервые появился на телевидении в 1960 году; его представили как певца d'origine américaine[123]. Его настоящее имя Жан-Филипп Сме, и он американизировал себя, приняв сценическое имя мужа своей кузины, певца Ли Холидея, которое затем слегка переврала записывающая компания. Джонни прославился имитацией танцевальных па Элвиса и песнями, в которых смешал рок-н-ролл с французским хрипловатым подвыванием. Ранними его хитами стали композиции