Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [95]

.

Все что могли сделать Алан Маклин и полковник Бассет – «одетый… в безупречный костюм в тонкую полоску, с котелком и зонтиком, распространяющий вокруг себя запах дорогого одеколона» – забрать на вокзале Ватерлоо вещи, оставленные Бёрджессом и Маклином в каюте судна. После того как они опознали одежду каждого из беглецов – Маклин был на 2 дюйма выше Бёрджесса, – осталось две вещи. «Первая – это грязная и рваная черная пижама, вторая – отвратительная пара носков, затвердевших от высохшего пота, с дырками на пятках. Я был уверен, что все это принадлежит Гаю, и сказал об этом. Полковник, в свою очередь, не сомневался, что все это принадлежит «вашему парню». Маклин уточнил, что брат не носил пижам, и они согласились, что это вещь Бёрджесса. В свою очередь, Маклин признал носки. Все это отправилось в ближайший мусорный бак[799].

Пресса не оставила без внимания и Риса в Зоннинге. Бёрджесс не оплатил свой звонок Марджи, и уведомление об этом было помещено на доску объявлений в Реформ-клубе вместе с телефонным номером Риса. Рис писал: «Их машины преграждали мне проезд, телефон звонил не переставая. В дверь тоже постоянно звонили. Меня, мою жену и детей непрерывно фотографировали». Журналисты расспрашивали владельцев местных магазинчиков и баров и совали шоколадки и монеты детям Риса, которые вовсю использовали свое воображение, чтобы удовлетворить любопытство тружеников пера. Один репортер, пожелавший взять интервью у Марджи Рис, представился словами: «Вы вполне можете поговорить со мной, миссис Рис. Я и сам бисексуал»[800].

Пожар разгорелся еще сильнее, когда 8 июня миссис Бассет получила телеграмму с почтовым штемпелем Рима: «Прости мое молчание. Уезжаю в длинный средиземноморский отпуск. Еще раз прошу прощения. Гай». Мелинда и леди Маклин тоже получили телеграммы, подписанные «Тино» – так в детстве называли Дональда.

7 июня американское посольство в Лондоне затребовало у Форин Офис дополнительную информацию о паре беглецов. Им уклончиво ответили, что мужчины исчезли во время поездки во Францию, однако «нет никаких причин думать, что они увезли с собой какие-либо секретные документы»[801]. Представители Форин Офис не давали комментариев публично, но одновременно вели тщательный мониторинг реакции прессы во всем мире, в первую очередь в США[802].

11 июня Джордж Уигг спросил, будет ли министр иностранных дел расследовать предположение, высказанное в воскресной газете, о широком распространении сексуальных извращений в Форин Офис. Герберт Моррисон на это ответил, что занимает должность недавно и не имеет права высказывать мнение.

Пока Моррисон делал ничего не значащее заявление в палате общин, Перси Силлитоу, глава МИ-5, полетел в Вашингтон вместе со своим коллегой Артуром Мартином, «который был выбран в компанию к Силлитоу, чтобы проинформировать Гувера, поскольку считался самым искусным лжецом во всем министерстве»[803]. Надо было любыми путями уменьшить ущерб и успокоить американцев, пребывавших в ярости из-за отсутствия полной информации о расследовании и побеге. Ведь Маклин имел неограниченный доступ в американскую комиссию по атомной энергии и посещал тайные совещания по корейской войне. Мартин примирительно объяснил Роберту Лэмферу, что высокое положение Маклина в Форин Офис осложнило расследование, сделав его в высшей степени деликатным. Руководство Форин Офис запретило МИ-5 сообщать ФБР о возникших против Маклина подозрениях. Более того, Мартин признал, что теперь серьезные подозрения в причастности к шпионажу в пользу Советов возникли против Филби.

Наконец прикрытия более или менее сформировались. Британцы придерживали информацию от американцев, надеясь, что они сами разберутся. ЦРУ придерживало информацию от ФБР. А Бюро, в свою очередь, не делилось информацией с Госдепом. Каждая организация была исполнена решимости защитить себя и избежать гласности.

В тот же день исчезновение обсудили на заседании кабинета, и было решено провести самое тщательное расследование. Им должен был руководить Александр Кадоган, бывший постоянный заместитель министра иностранных дел. В помощь ему выделили сэра Невила Блэнда и сэра Нормана Брука. В компетенцию комиссии входили «в первую очередь административная служба и этика. В таких случаях наилучшее решение удается найти представителям службы». Существовало опасение, что беглецы могли создать «шпионскую систему, которая противоречила бы нашим традициям и разрушала мораль»[804].

Правительство не раскрывало карт, и Моррисон в тот же день сказал в палате общин: «Составляющие безопасности этого дела расследуются, и раскрытие их не отвечает интересам общества». Перси Силлитоу также составил краткую докладную записку для премьер-министра о двух беглецах, хотя из уцелевших документов невозможно понять, убрали из нее деятельность Бёрджесса в JBC и IRD или ее не обнаружили[805].

Гарольд Николсон поделился переживаниями относительно исчезновения в своем дневнике – в записи от 11 июня.

«Никаких новостей или идей относительно Гая Бёрджесса. …Это значит, что доверие между сотрудниками Форин Офис будет уничтожено навсегда и все начнут подозревать всех. Это утрата еще одного элемента цивилизации. Мы обычно абсолютно доверяли нашим коллегам. Теперь этого не будет. Я очень зол на Гая – чувствую, что он повел себя, как подлец, но при этом мне его очень жаль»