Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [126]

Шпионы живут двойной жизнью, иногда вынужденно, но обычно по собственному выбору. Бёрджесс не разрывался между разными жизнями; они существовали параллельно и даже иногда соединялись. Присоединившись к голодному маршу, он надел шарф Питт-клуба и галстук старого итонца, на случай если потребуется такая защитная одежда. Порядок Британии и опасности России были просто инь и ян его личности.

Бёрджессу было известно о чистках 1930-х годов, крахе коллективизации, трудовых лагерях и т. д. В конце концов, он читал лекции, касающиеся отрицательных черт коммунизма, в летних школах Форин Офис и прославился как британский пропагандист против Советского Союза, в первую очередь в информационном исследовательском департаменте. Но, даже будучи интеллигентным человеком, он оставался политически наивным – не такая уж редкая комбинация – и предпочитал игнорировать то, что его не устраивает. Любая перемена, такая, например, как германо-советский пакт, могла быть объяснена исходя из более масштабных глобальных интересов.

Еще ребенком Гай научился структурировать свою жизнь и чувства и продолжил заниматься этим в зрелом возрасте. Как актер, он играл каждую роль в соответствии с требованиями, но при этом он оставался Янусом. Для близких друзей и, в первую очередь, женщин он был добрым, преданным, бодрящим, хорошим собеседником, умным и очаровательным. Мириам Ротшильд писала: «У него слегка выдавались вперед верхние зубы – как у младенца, привыкшего сосать палец, – что делало его моложе и привлекательнее. И он всегда был в приподнятом настроении – как девочка-школьница»[1058].

А Стенли Кристоферсон из школы Локерс-Парк вспоминал: «Он не был тем мальчиком, с которым я хотел бы дружить. С ним было что-то не так». И тридцатью годами позже находились те, кого он отталкивал. Маргарет Ансти, его коллега по Форин Офис, считала его «в высшей степени неприятным субъектом. Он всегда был засаленным и грязным. И постоянно грязно шутил»[1059].

Брайан Сьюэлл, которому было восемнадцать, когда он встретился с Бёрджессом, вспоминал: «У него были пятна от яиц на галстуке, несвежее дыхание и беспокойные руки; возможно, мне бы понравились такие руки у парня моего возраста, но только не его, тем более с учетом запахов – даже клубничные коктейли, которые он мне покупал, не могли это компенсировать»[1060]. Джон Уотерлоу был краток: «Не думаю, что в Бёрджессе была настоящая теплота»[1061].

Гарольд Николсон видел все стороны характера Бёрджесса и его противоречивую натуру. «Он публично объявил о своих симпатиях к коммунизму и, одновременно, всем сердцем ненавидел русских. …Когда Бёрджесс бывал трезв, он был очаровательным, веселым и интересным собеседником. Напившись, он нес чепуху. Он был добрым человеком, и, несмотря на слабости, не думаю, что он мог совершить что-то по-настоящему бесчестное или злое. Но он был очень импульсивным»[1062].

Своих не предают. Все, конечно, относительно, но Бёрджесс никогда и нигде не был своим. Он всегда и везде был посторонним. В школе Локерс-Парк другие итонцы были более выдающимися, в Итоне его не любили, в Кембридже другие итонцы не желали иметь с ним ничего общего, в Форин Офис к нему относились без должной, по его мнению, серьезности. Мелкие случаи пренебрежения привели к большому недовольству, и предательство было отличной местью. Шпионаж был всего лишь еще одним инструментом в его социальном мятеже, очередным способом самоутверждения.

Гомосексуальность могла усилить его отчуждение, однако, странным образом, этого не произошло. Он этого не стыдился. Роберт Сесил, знавший Бёрджесса, писал: «Он не имел особого желания изменить закон о гомосексуализме. Пока он им пренебрегал, связанный с этим риск добавлял острых ощущений его деяниям»[1063]. Именно жажда острых ощущений привела Бёрджесса сначала к коммунизму, а потом и к шпионажу, который, как написала одна газета, был «бунтарским жестом, вызванным стремлением к интеллектуальному подъему, дающим выход авантюризму и любви к озорству»[1064].

Шпионы должны быть хорошими лжецами и даже фантазерами – в первую очередь для самозащиты, – но для Бёрджесса обман стал частью жизни – от сексуальных пристрастий до политической деятельности. Как писал Эндрю Бойл, «правда для Гая всегда была постоянно меняющейся величиной, но способность ослепить друзей и случайных знакомых пылающим заревом своих фантазий не позволяла им его разоблачить»[1065].

Гай Бёрджесс желал власти и, осознав, что не может добиться ее явно, предпочел сделать это тайно. Он наслаждался интригами и тайнами. Они были его ходячей монетой для осуществления власти и манипулирования людьми. Горонви Рис писал: «Он любил знать или делал вид, что знает то, что неведомо никому. Он любил удивлять людей информацией, которая никоим образом не была его делом, полученной из источников, которые он не желал или не мог раскрыть. Проблема заключалась в том, что никто не мог с уверенностью сказать, не является ли источником его собственное богатое воображение»[1066].

Коллега Бёрджесса по Би-би-си Джон Грин вспоминал: «У него не было абсолютно никаких принципов»