Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [125]
Он отказался верить, что его Бог покинул его, как Кестлера, Спендера и других попутчиков. У католиков, во время правления Елизаветы работавших для победы Испании, и у исламских спящих была уверенность в правильности выбора. Это был, как написал Грэм Грин о Филби, «логический фанатизм человека, который, однажды обретя веру, не намерен ее терять из-за несправедливостей или жестокостей заблуждающихся человеческих инструментов»[1053].
Бёрджесса вело вперед сильное чувство истории, которую он впоследствии неправильно истолковал. Горонви Рис писал: «Истина заключалась в том, что Гай, когда бывал трезв, обладал способностью к историческим обобщениям, что является редчайшим интеллектуальным качеством. Именно оно придавало разговорам с ним на политические темы уникальное очарование и вызывало восхищение. Эта сила была, по моему мнению, природной и инстинктивной. Он мог стать величайшим историком. А стал коммунистом»[1054].
Так же как XIX век принадлежал Британской империи, по мнению Бёрджесса, ХХ век принадлежал России. Джордж Вайденфельд вспоминал, как на одной из вечеринок у баронессы Будберг Бёрджесс обвинил его в «сидении на заборе» из-за того, что он поддерживал проевропейскую политику Британии. Он заявил: «Нет такой вещи, как европейская политика. Ты или Америку выбираешь, или Россию. Люди могут сами решать, что выбирать, но Европа – это нечто крайне неопределенное, чего просто не существует»[1055].
В «Тайном агенте» Грэма Грина персонаж говорит: «Может, я и не прав, но выбор сделан окончательно. Только история рассудит, кто был прав и кто виноват»[1056]. То же самое можно сказать о Бёрджессе.
Создать жизнеописание Бёрджесса невозможно без понимания интеллектуального вихря 1930-х годов, особенно в среде молодых и впечатлительных. В «Англичанине за границей» Бёрджесса спрашивают, почему он стал шпионом. Он ответил, что в то время это казалось единственно правильным решением. Для Бёрджесса и других их обращение имело сильные политические корни, но большинство членов кембриджских ячеек все же не шпионили на русских и, по сути, утратили коммунистический пыл в 1939 году после заключения советско-нацистского пакта или в 1956 году после вторжения в Венгрию. А многие – просто потому, что им было некогда – надо было зарабатывать себе на жизнь.
Так почему же Гай Бёрджесс не свернул с избранного пути? Отчасти потому, что, выбрав свою футбольную команду, он оставался ей преданным «и в горе, и в радости» и был способен на всякого рода интеллектуальные кульбиты, чтобы только идти в ногу с изменяющейся ситуацией. Он остался, поскольку ему льстило понимание того, что есть реальный шанс повлиять на развитие событий. Став свидетелем гибели одной империи, он решил связать свою жизнь с другой, которую считал менее материалистичной. А еще он остался, поскольку русские не позволили ему остановиться и потому что ему нравилась его тайная роль, при которой на него охотились и собаки, и зайцы.
Бёрджесс был испорченным ребенком, избалованным матерью при отсутствии отца, – это было характерно для нескольких представителей Кембриджской группы. Ему никогда не устанавливали границ. Мать, которая не сделала этого, судя по всему, была благодарна сначала Дартмуту, а потом Советскому Союзу, которые пытались его ограничить. Не имея сильного морального компаса, Гай Бёрджесс оказался не защищенным от изощренных советских вербовочных техник, обещавших эмоциональное возбуждение и сознание собственной значимости. Советы распознали его стремление к тайной опасности в его личной жизни, но также чувство вины и подспудное желание искупления и использовали все это в своих целях.
Апостолы были плодородной средой для вербовки. Общество привлекало людей, которых пленяла тайна, верность высшим идеалам и чувство своего превосходства. Бёрджесс был, вероятно, классическим примером теории его знакомого – Сирила Коннолли о замедленном развитии, Питером Пеном, который так никогда и не вырос. Коннолли писал, что ребенок, чья потребность в любви не удовлетворена, чье стремление к власти натолкнулось на препятствие и внутреннее чувство справедливости деформировано… со временем может попытаться стать революционером или диктатором[1057]. Служение Советскому Союзу дало Бёрджессу настоящее дело после того, как потерпели неудачу его другие амбиции. Чувство цели, Новое начало после неприятия, возможность сотворить героическую роль для самого себя.
Гай Бёрджесс хотел быть тем, кто влияет на события. Зная, что не станет таковым, будучи преподавателем Кембриджа или высокопоставленным чиновником, он решил, что русские предлагают ему привлекательную роль. Журналист Малколм Маггеридж, обладавший тонким пониманием человеческих характеров, изучая написанную Томом Дрибергом биографию, отметил «тщеславие, заносчивость, романтизм, слабость, замаскированную под вызывающее поведение, уход от реальности, казавшийся наступлением на нее, – составляющие его натуры. Чувствуется влияние, которое на него оказывалось, молодецкое не сформировавшееся окончательно желание как-то стать кем-то».
Бёрджесс вызывает восхищение своей сложностью и обилием парадоксов. Ни одна фигура не может быть более британской и принадлежащей к истеблишменту. Об этом говорят образование, полученное в Итоне и Кембридже, членство в престижных лондонских клубах, дорогая одежда, любовь к британской литературе, охотничьи сценки на стенах квартиры, последнее желание быть похороненным в английской земле. Но это лишь одна его часть, и любой анализ характера и мотивации требует исследования его второго мира – с романтизмом русской музыки и литературы, уважением к беспощадной русской истории и политической системе.
