Ангелы спасения. Экстренная медицина - [19]

– Я не против, – отозвался Джерри. – Но прибывают другие пациенты. Перевезем ее?

– Конечно, – согласился я. – Перевезем в четвертый бокс, закроем шторы. Никому не надо знать, что тут происходит.

Мы оба знали, что с чисто медицинской точки зрения наши усилия бесполезны. Я просил его использовать рабочее время персонала и ресурсы больницы ради бесплодной попытки утешить отцовское горе. Не могу сказать, счел он мою идею правильной или нет – возможно, он, как говорилось раньше, просто меня поддержал.

Я вернулся к каталке и сказал отцу, что мы продолжим реанимацию и переоценим положение, когда приедет его жена. Он кивнул, не говоря ни слова. Фельдшеру и дежурной сестре пора было идти, поэтому мы попросили прислать свободную сестру, а также специалиста по дыханию, объяснив им, что происходит. Скорая уехала. Мы же перевезли тележку в дальний бокс и задернули шторы. Теперь никто посторонний ничего не мог увидеть, и я отправился к новоприбывшим пациентам.

Не помню, сколько их было и с чем они обратились. Ничего не помню о них. Помню только, как тридцать минут спустя приехала мать девочки.

Сперва она подошла к посту дежурной и спросила, может ли видеть дочь. Я подошел и сказал, что немедленно ее провожу, но сначала нам надо переговорить. Мы прошли в мой кабинет, но, кажется, даже не присели. Я рассказал ей о состоянии дочери. По мере того как я говорил, становилось ясно, что она уже все знает: полиция сообщила ей, что произошло, и она понимала, что ее дочь мертва. Но она не собиралась проявлять при мне никаких чувств. С ними она справится позднее, наедине с собой.

Я сообщил, как нам пришлось поступить, и спросил, что, по ее мнению, лучше делать дальше. Она не ответила, только кивнула и попросила проводить ее к мужу и дочке. Я отвел ее в бокс.

Она сразу же бросилась к ребенку и положила руку девочке на лоб. Постояла так мгновение, молча, с прямой спиной, без единой слезинки. Потом повернулась к мужу.

– Они сделали все, что могли, – сказала она. – Ее больше нет. Пора прекратить.

Глазами, полными слез, он поглядел на жену. Потом кивнул и поднялся со стула. Может, он что-то ей ответил – я уже не помню. И впервые за все это время выпустил ножки дочери из рук. Жена обняла его, и они тихонько вышли из больницы. Больше я никогда их не видел.

Глава восьмая Сердце – это насос

Простые слова, но за ними – настоящее чудо.

Когда в университете я приступил к курсу сердечно-сосудистой физиологии, «сердце – это насос» были первые слова, которые наш преподаватель написал на доске, и с тех пор я слышал – и повторял их – сотни раз.

Сердце – это действительно насос. Но не обычный. Во-первых, оно полностью состоит из мышечной ткани. И ткань эта уникальна. Она не похожа на скелетные мышцы, которые находятся в руках и ногах и других подвижных частях тела. Не похожа она и на гладкую мускулатуру внутренних органов и кровеносных сосудов. Сердечная мышца состоит из особых мышечных волокон, которых больше нигде в организме нет.

В целом она похожа на скелетные мышцы: принципиальное различие заключается в том, что скелетные мышцы организуются в пучки из длинных параллельных волокон, сокращающихся вместе. Их главная задача – поддерживать кости, к которым они крепятся.

Мышечные волокна сердца, в отличие от них, крепятся в основном сами к себе. Вместо параллельных пучков, они образуют разветвленную сеть из тысяч пересекающихся нитей, которая целиком представляет собой пустотелый мышечный мячик, разделенный внутри на четыре камеры. Эта мышца, как поршень в бензиновом двигателе, сжимает камеры, уменьшая их в объеме.

Но как получается, что простое давление на камеры заставляет кровь двигаться по сосудам?

Во-первых, давление на сердечную мышцу не похоже на то, как сжимается кулак боксера, когда все пальцы двигаются одновременно. Оно больше напоминает дойку коровы: фермер сначала жмет указательным, потом средним, потом безымянным пальцем и мизинцем, чтобы протолкнуть молоко ниже по вымени и выдоить в ведро.

В сердце давление точно так же начинается с двух верхних камер – предсердий, – которые затем проталкивают кровь в две нижние камеры – желудочки. Далее, когда предсердия закончили сокращаться, наступает очередь желудочков вытолкнуть кровь из сердца. И наконец, чтобы кровь точно двигалась в правильном направлении, у каждой камеры есть клапан, который открывается, когда кровь стремится наружу, и закрывается, чтобы не пропустить ее обратно внутрь.

Но почему четыре камеры, разве не достаточно двух? Все дело в том, что сердце качает кровь не просто по кругу – наружу, по организму, и обратно. Оно качает его по «восьмерке», центром которой является само. Помните малыша из третьей главы? У нас как бы два сердца, качающих кровь по двум контурам. Первый – в легкие и обратно; второй – по телу и обратно. И оба замыкаются в этом удивительном мышечном мячике.

Почему удивительном? Не только из-за конструкции и механизма, которые позволяют этому небольшому насосу проталкивать нашу кровь сначала по легким, а потом через все тело и назад. Еще и потому, что с момента задолго до рождения оно сокращается примерно один раз в секунду всю нашу жизнь. Это означает, что если мы живем в среднем семьдесят лет, а наше сердце бьется один раз в секунду, без остановок, то за всю жизнь оно сокращается больше двух миллиардов раз. Если сердцебиение прекратится всего на секунду или две, мы сразу потеряем сознание. Если оно не возобновится в течение пяти-шести минут, наш мозг умрет. Все мы это знаем. И все равно, как большинство подобных чудес, принимаем как должное.